Дорогой враг

Зная, что Делайла меня еще не заметила, я просто наблюдаю за ее работой, любуясь изгибами ее тела, когда она тянется за ложкой, чтобы попробовать соус. Она высовывает розовый кончик языка и облизывает пухлую верхнюю губу. От этого вида что-то горячее и тугое скручивается в животе. Затем она снова начинает двигаться, добавляя специи в соус, одним взмахом запястья регулируя температуру плиты.

Мое тело помнит ее прикосновения, то, как она свернулась калачиком у меня на коленях в течение нескольких беззаботных минут. Я очень удивился тому, что она это сделала, поэтому просто обнимал ее, боясь сделать какое-либо движение, которое могло бы испугать ее. Делайла была теплой и мягкой, ее загорелая кожа пахла маслом и сахаром с корицей. Мне хотелось просидеть так всю ночь и вдыхать ее аромат.

Я хотел блуждать руками по ее пышным изгибам, изучая каждый сантиметр. Вместе с тем мне пришлось приложить немалые усилия, чтобы она не заметила, насколько сильно повлияла на меня. Это стоило болезненного члена и ноющего желания, потому что в тот момент ей было хорошо.

Делайла замечает меня, когда поворачивается обратно к разделочной доске на центральном островке. Расслабленная легкость исчезает из ее тела. Теперь она выглядит нервной, глядя на меня, как дикая амбарная кошка, словно боится, что я могу попытаться наброситься на нее и поймать. Заманчиво.

Словно понимая направление моих мыслей, она резко выпрямляется и принимает непринужденную позу, как будто не сидела у меня на коленях, как будто не позволяла гладить ее на закате солнца.

— Только не говори мне, что снова голоден.

Никаких упоминаний об объятиях или неприятном разговоре о Сэм. За что я очень благодарен. Возможно, это и к лучшему, что мы не говорим о Сэм. Вообще.

Я продвигаюсь дальше внутрь теплой кухни.

— С тех пор как ты попала сюда, я всегда голоден.

Она может понимать это как хочет.

Делайла склонилась над плитой, поэтому румянец на ее щеках может быть из-за жара. Или же нет. Она кивает в сторону жестяного контейнера на кухонной стойке.

— Я приготовила несколько овсяных батончиков. Ничего неожиданного, поскольку они в твоем утвержденном списке.

— Думаю, мы оба знаем, как я отношусь к этому чертовому списку.

Уголки ее губ приподнимаются в улыбке.

— Да, знаем.

Я стою в конце стойки, достаточно близко, чтобы прикоснуться, при этом не стесняя ее.

— Что ты готовишь? — На плите два горшочка, один из которых прикрыт крышкой.

— Соус «Бордолез». — Под моим заинтересованным взглядом она берет чистую ложку из ящика, расположенного рядом с плитой, и опускает ее в кастрюлю, прежде чем передать мне.

Соус по цвету напоминает глянцевый оттенок красного дерева, но, когда я пробую его на вкус, глаза закрываются и из меня вырывается стон. Насыщенный, глубокий, густой — у меня не хватает слов, чтобы описать его.

Я распахиваю глаза и вижу, что она смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

— Черт возьми, Картофелька. — Я облизываю ложку, отчаянно желая попробовать еще. На этот раз я хнычу.

Делайла наблюдает за мной, раздувая ноздри, словно делает быстрый вдох, но при этом ее голос остается ровным, как старый шелк.

— Не волнуйся, я не буду добавлять его много. Всего лишь ложку на кусок стейка-рибай. Слишком много калорий запрещено.

Я бросил на нее укоризненный взгляд.

— Не смей экономить. Я бы искупался в нем, если бы мог.

С хриплым смехом она берет мою ложку и кладет ее в раковину.

— Как бы заманчиво это ни звучало, давай оставим соус для наших тарелок.

— Это и вполовину не так весело. — Я выдвигаю табурет и сажусь, чтобы облегчить боль в ноге.

Делайла пристально смотрит на меня.

— У тебя сегодня сильные боли?

Поскольку она уже отчитала меня за то, что я отрицаю тот факт, что мне больно, то решаю ответить честно.

— Да.

Напевая, она принимается за латте с куркумой. Я не знаю, насколько он правда уменьшает боль, тем не менее это успокаивает, и она готовит его специально для меня. Я принимаю чашку и обхватываю ее пальцами, согреваясь.

Открыв блокнот, Делайла читает текст со множеством пометок. Он в кожаном переплете, очень похож на мой, хотя ее потрепанный и забрызганный различными пищевыми и масляными пятнами. Она делает на полях пометку рядом с одним из рецептов, затем замечает, что я наблюдаю за ней.

— Моя книга рецептов. — Она закрывает ее. — В самом начале нас учат записывать все мысли. Память может подвести. Но я также использую ее для совершенствования рецептов или создания новых.

Ее тонкая рука, такая же измученная, как и книга, бережно лежит на обложке. Она смотрит на меня с опаской, будто я собираюсь над ней пошутить. Меня задевает то, что из-за моих прошлых действий ее доверие ко мне сейчас настолько шаткое. Поэтому я показываю ей единственное, что могу, — свою уязвимость.

— Я тоже веду дневник. — Делаю глоток латте. — Не рецептов, конечно. Но делаю там заметки о своих ролях. Или о том, что произошло на съемочной площадке, чтобы вспомнить об этом в старости.

Ее глаза цвета ирисок расширяются.

— Правда?

— Это так удивляет?

Она моргает, слегка мотая головой.