Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

Эта не брезговавшая «мирским даянием» странница, которая, по собственным её словам, «бедная», «неимущая», – она, как выяснилось из дальнейшего разговора, не совсем нищая. Когда её «хозяина», то есть мужа, «в некруты сдали», приспособилась она быть наёмной служанкой: «Сперва-наперво у аптекаря два года жила, у армянина невступно год жила, а там и пошла всё по купцам». На реплику кухарки, что мол, «у купцов житьё хорошее», поддакнула: «На что лучше: первый сорт житьё! Мне, по моему характеру, только и жить у купцов: женщина я набалованная, кусок люблю хороший, чай мне чтобы беспременно, ну, а по купечеству насчёт этого слободно». Чай в середине XIX в. ещё был напитком дорогим и потому весьма ценился простолюдинами. Так что, оказывается, она вполне неплохо жила по купеческим семьям, да и сама себя называла «женщиной набалованной». А в реплике кухарки, которая припомнила какого-то знакомого ей купца Павла Матвеича, между делом, проведено явственное различие: «У нас, бывало, у Павла Матвеича, от вашей сестры да от нищей братии отбою нет»[598]. То есть «странные» – это одно, а нищие – другое. Похоже, что этой страннице хозяева-купцы позволяли отлучаться к святым местам надолго.

Вот такая женщина, жившая в сравнительном достатке, под старость и могла отправиться в странствие. А это решение требовало выполнения неписаных, но строго соблюдавшихся правил. Передвигаться желательно было пешком, не следовало пренебрегать угощеньем и прочим «мирским даянием», надо было вести себя скромно, вступать в беседы о «божественном» – рассказывать о чудесах, вещих снах, о виденном и слышанном. И даже если человек у себя дома жил не бедно, в пути к святыне он должен был, скажем так, прибедняться.

В написанном от первого лица рассказе П. И. Мельникова-Печерского «Поярков» (1857) повествовалось о встрече на большой дороге. Ехавшие с ямщиком и приостановившиеся ненадолго двое путников услышали «дрожащий старческий голос», напевавший: «Блажен муж, аллилуия» и т. д. То был «старичок в изношенном сюртуке, с котомкой за плечами». «Путевой товарищ» героя-рассказчика решил, что это богомолец, каких «много по большим дорогам». Он, верно, прежде был дворовым человеком богатого барина – псарём либо музыкантом, а как стал стар и не нужен, то отпросился странствовать по святым местам. Оказалось, однако, что это «титулярный советник Поярков», служивший на различных полицейских должностях, да за проступки отрешённый от должности. Поскольку он не мог уже работать, то и пустился «по святым обителям». Сам он говорил о себе так: «…Нашему брату, убогому страннику, в дворянские да в чиновничьи дома ходу мало: у мужичков больше привитаем, от их трапезы кормимся». И тут же признавался, что он, долгое время будучи полицейским чиновником, не знал толком русский народ, только теперь и понял простых людей по-настоящему. Рассказчик тогда прикинул: «Десять лет становым – и на большой дороге нищим! Чудеса!..»[599] Ну, не то чтобы Поярков и в самом деле был совсем нищ, но этот старик, ходивший по Руси, и вправду уподоблялся нищему страннику (хотя его сюртук всё же был не совсем обычен для простого богомольца). Раз ужсподобился пожилой человек бродить «по святым обителям», то должен принять образ страннический и поведение подобающее.

В повести Н. С. Лескова «Житие одной бабы» (1863), написанной на материалах из родной ему Орловщины, есть персонаж-старик Сила Иваныч Крылушкин. Он жил честно, обихаживал стекавшихся к нему из разных мест больных, пользовался всеобщим уважением. Но знали про него такое: «В молодости он тут вёл свою торговлю, а потом, схоронив на тридцатом году своей жизни жену, которую, по людским рассказам, он сам замучил, Крылушкин прекратил все торговые дела, запер дом и лет пять странничал. Он был в Палестине, в Турции, в Соловках, потом жил с каким-то старцем в Грузии и, научившись от него лечению, вернулся в своё запустелое жилище»[600]. Совсем не беден был Сила Иваныч, а странствовать отправился из-за тёмной этой истории с женой. Винил он себя, должно быть, в её преждевременой кончине…