Дорожная традиция России. Поверья, обычаи, обряды

В книге И. С. Шмелёва «Лето Господне», написанной по воспоминаниям его московского детства 1870–1880-х гг., рассказывалось о том, как умирал отец. Старик Горкин, друживший с мальчиком, сразу после кончины отца говорил: «А Михал Иванов-то наш, уголь да венички-то нам возит… цельный воз можжевельнику привёз, от себя… и денег не возьмёт. Всю улицу застелим, и у Казанской, как на Пасху будет. Можжевелка, она круглый год зелёная, не отмирает…» Мальчик отозвался на это: «Она… бессмертная, да?» И Горкин подтвердил: «Будто так. И на Пасху можжевелка, и под гробик, как выносить. Как премудро-то положено… ишь подгадал ты как – бессмертная!» Мальчик ответил: «Это не я, ты сказывал… как плотника Мартына несли… ты под Мартынушку всё кидал… две тачки…» На другой день одна из бывших в доме женщин говорила мальчику: «А погляди-ка на улицу, сколько можжевельничку насыпано, камушков не видать, мягко, тихо… А-а, вон ка-ак… не отмирает, бессмертный… во-он что-о. Всё-то ты знаешь, умница моя… и душенька бессмертная! Верно, бессмертная»[675]. Судя по путевым заметкам 1881 г. хорошо знавшего Екатеринбург писателя Д. Н. Мамина-Сибиряка, в этом городе при похоронах богатого человека непременно разбрасывали хвою от дома до церкви, где проходило отпевание. И доверенные люди изготовителей мраморных памятников сразу же по следу хвои бежали в дом покойного… Соперничавшие между собой представители различных фабрик и мастерских обманывали друг друга: «…Возьмёт соберёт хвою-то от дома, где, значит, поминки, да к другому дому и подбросит, а сам на другой день заказ получит»[676]. В Берёзовском заводе, который находился в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, в XIX в. по пути на кладбище перед траурной процессией разбрасывали летом цветы, а зимой – еловые ветви[677]. И. А. Шмелёва, которая родилась в 1917 г. в семье священника, служившего в с. Успенском Слободского уезда Вятской губернии, вспоминала: «Папа под репрессии попасть не успел, умер в 1921 г. Помню похороны отца. Лошади, запряжённые в сани. Гроб закрытый со стёклышком. И много-много пихтовых веток. Ехали от больницы до кладбища, кучер и говорит мне: “Бросай эти веточки”. И я всю дорогу бросала. Похоронили папу в городе Слободском на старом кладбище»[678].

В Максатинском районе Тверской области летом 2011 г. молодые участницы летней школы по журналистике записали: «Я гробы делаю, кстати, исключительно из хвойных пород, чтобы отгонять нечисть, – говорит Лев Николаевич, директор похоронного бюро “Вечность”. – Часто приходится выполнять обычаи конкретных людей: например, провожая в последний путь, закидывать дорогу еловыми ветвями, чтобы усопшая душа не нашла дорогу назад»[679]. Вообще-то в XX в. такое иногда проделывали, если покойник считался заведомо весьма опасным для живых, например, когда он был колдун. Тогда ему хвойными ветвями «загораживали», «преграждали» путь с кладбища. Тут становится значимой колкость хвои – именно острое, колючее бывает преградой для «нечисти» и «ходячих» мертвецов. Значит, можно было с помощью хвойных растений и «показывать дорогу» покойнику, и «преграждать» её.

Пермское диалектное выражение «ельник не сватат» (то есть «не сватает») относилось к старикам, которые слишком зажились на свете[680].

У живущих на юге Прикамья русских было принято на Пасху украшать божницы и дома хвойными (обычно пихтовыми) ветками. В Чернушинском районе такие украшения объясняли тем, что «Иисус Христос, когда воскрес, тоже шёл в рай по еловым веткам»[681]. Конечно, вечнозелёные деревья являются в некотором смысле также и символами жизни, но, судя по всему, именно привычная для народа погребальная символика хвойных ветвей могла сказаться на таком обыкновении.

Хвойные растения у многих народов – и древних, и современных – имели отношение к погребально-поминальной символике[682]. Впрочем, надо иметь в виду, что срубленные деревца ели либо же еловые ветки могли использоваться для обозначения пути в самых разных ситуациях, не обязательно погребально-поминальных. Например, в России в XVIII–XIX вв. ими было принято украшать масленичные горки[683].

Идея указания покойному его дороги повлияла на самые разные погребальные обычаи. Кое-где у русского населения горнозаводских посёлков Урала в XIX в. на поминках перед выходом из-за стола подавали так называемый «белый кисель» из муки и мёда, который, как говорили, должен был «торить дорогу» покойному[684].

У чувашей-язычников Альметьевского района Татарстана было принято сразу после кончины кидать яйцо в сторону кладбища, чтобы душа покойного знала туда дорогу. А когда покойника подносили к кладбищу, то бросали в специально отведённом месте в овраг взятый из печки-каменки в бане горячий камень, чтобы покойнику «была добрая дорога». Заботились и о том, чтобы умерший знал верный путь – и, конечно же, не в дом, не к живым, а к воде: как только могила была закопана, один из родственников спускался к ручью и пускал по воде нитку. Это означало, что он указывал ему путь к воде[685].