Дорожные работы

Дрейк задумчиво ткнул в стопку денег указательным пальцем. Было видно, что его что-то беспокоит.

— Я не могу их взять, — промолвил он наконец.

— Почему?

— Помните наш последний разговор? — сказал Дрейк.

Он отлично его помнил. Поэтому ответил почти сразу:

— Таких планов у меня нет.

— Я в этом не уверен. Человек, заинтересованный жить в этом мире, не разбрасывает деньги направо и налево.

— Я их вовсе не разбрасываю, — твердо сказал он.

— Тогда как это называется? — спросил Дрейк.

— Черт побери, мне случалось жертвовать деньги людям, которых я вообще в глаза не видел. На исследования в области рака. Фонду помощи обездоленным детям. Бостонской городской больнице. В Бостоне я вообще ни разу не был.

— И вы раздавали такие крупные суммы?

— Нет.

— Тем более — наличные, мистер Доус. Человек, которого деньги интересуют по-настоящему, предпочитает их вообще в глаза не видеть. Он выдает чеки, подписывает векселя, расплачивается по кредитным карточкам. Для него деньги становятся своеобразным символом. А в нашем обществе деньги не нужны разве что тому, кто не особенно нуждается и в самой жизни.

— Что-то, черт побери, вы слишком материалистически рассуждаете для…

— Священника? — закончил за него Дрейк. — Но я ведь больше не священник. После этого случая. — Он приподнял свою обожженную, изувеченную руку. — Рассказать вам, как я достаю деньги, чтобы поддерживать это заведение? Ведь люди, что работают здесь, — все без исключения старики, которые совершенно не понимают приходящую молодежь, но тем не менее не могут оставаться безразличными к ее проблемам. Есть здесь у меня ребята, выпущенные из тюрьмы с испытательным сроком, так они в уличных оркестрах играют. По кругу шапку пускают. Но главным образом мы, конечно, существуем за счет денег от богатых жертвователей. Я стараюсь посещать все благотворительные мероприятия. На дамских чаепитиях выступаю. Рассказываю про детей-бродяжек, про несчастных бездомных, которые ночуют в канализации, а по ночам жгут газеты, чтобы спастись от холода. Про пятнадцатилетнюю девчушку, которая ушла из дома в 1971 году, а когда появилась у нас, то ее голова и лобок так и кишели огромными белыми вшами. Про то, сколько у нас в городе больных венерическими заболеваниями. Про «рыбаков» — мужчин, которые подстерегают на автовокзалах сбежавших подростков и предлагают им зарабатывать, торгуя своим телом. Про мальчиков, которые делают в туалетах минеты за десять долларов; или за пятнадцать — если глотают сперму. А половину выручки отдают сутенерам. Женщины ахают и охают от ужаса, сердца их, возможно, замирают, но зато они раскошеливаются, а это для нас самое главное. Порой их удается так пробрать, что они не только жертвуют десятку, но и приглашают меня домой. Устраивают торжественный ужин, знакомят с домочадцами и просят произнести проповедь, едва горничная успевает подать первое блюдо. И приходится произносить, Доус, как бы меня от этих слов ни воротило. Потом нужно непременно погладить по головке какого-нибудь ребенка — а ребенок почему-то находится всегда, — и говорить: ах какой славный мальчик! Или — ах какая замечательная девочка! Если же повезет, то эта дама еще пригласит своих знакомых, которые хотят своими глазами увидеть священника-расстригу и бунтаря, который, возможно, поставляет оружие «черным пантерам» или Организации освобождения Палестины, и тогда приходится напускать на себя личину патера Брауна и слащаво улыбаться, пока морда не треснет. Все это называется — трясти денежное дерево или выдаивать долларовую корову. Обставлено все ужасно красиво, но вот по возвращении домой чувствуешь себя настолько оплеванным, словно весь день проторчал в сортире, вылизывая задницу какому-нибудь нуворишу. Да, для меня это, конечно, составляет часть моего обета покаяния, однако некрофилия — извините за это слово, мистер Доус, — в наложенную на меня епитимью не входит. Вот почему я вынужден отказаться от вашего предложения.

— За что на вас наложили епитимью?

— А это, — криво улыбнулся Дрейк, — останется между мной и Богом.

— Но почему вы избрали именно такой способ сбора денег, который вам столь отвратителен? — спросил он. — Почему бы не просто…

— Для меня этот способ единственный. Я отрезал себе пути к отступлению.

Вдруг он с упавшим сердцем понял, что Дрейк только что объяснил ему причину его собственного прихода сюда, причину всех его последних поступков.

— У вас ничего не болит, мистер Доус? Вы выглядите так, словно…

— Нет, у меня все в порядке. Я хочу пожелать вам удачи в вашем деле. Даже если вы ничего не добьетесь.

— Иллюзий у меня давно не осталось, — грустно улыбнулся Дрейк. — Вам же еще следует все обдумать. Не совершайте поспешных поступков. Всегда можно найти какой-то выход.

— В самом деле? — Он тоже улыбнулся в ответ. — Закрывайте-ка свое заведение. Пойдемте со мной и давайте вместе займемся делом. Я вам всерьез предлагаю.

— Вы, верно, шутите?