Досье Дрездена

— А, — сказал он, тыкая в меня пальцем и подпрыгивая на мысках своих ботинок. — Ах-хах! Ах-ха-ха-ха-ха-хах, забрезжил свет!

— С тех пор, как я коснулся монеты Ласкиэль, — тихо выдохнул я.

— Двигайся дальше, — призвал меня двойник. — Что случилось потом?

— Прикосновение к монете поместило мне в голову копию Ласкиэль, — сказал я. — Как отпечаток в глине, такой же формы, что и оригинал. Она пыталась склонить меня принять настоящую Ласкиэль, но я отверг её.

Мой двойник покрутил запястьем в жесте «продолжай движение».

— И тогда?

— И тогда отпечаток начал изменяться, — сказал я. — Ласкиэль неизменна, но её отпечаток был сделан из меня. Глиняная форма. Если изменилась глина, изменится и отпечаток.

— И?

— И я дал ей имя, — сказал я. — Я назвал её Лаш. Она стала независимой личностью со своими собственными правами. И мы как-то не очень ладили до тех пор… — я сглотнул. — До той психической атаки. Плохой. Она встала на её пути. Это её уничтожило.

— Да, — тихо сказал мой двойник. — Но… послушай, то, что она сделала, было актом любви. И ты был довольно близок с ней, когда это случилось, разделяя одно мысленное пространство. Забавно — ведь ты нервничаешь, когда только думаешь о том, чтобы жить с женщиной, но присутствие одной буквально у тебя в голове проблемой не было.

— Что ты имеешь в виду?

— Господи, это ты должен быть тут разумом, — сказал мой двойник. — Думай же! — Он уставился на меня долгим взглядом, пытаясь вдохновить на понимание.

Мой желудок упал в какую-то невообразимую пропасть в то же время, как отвисла моя челюсть.

— Нет. Это не… это невозможно.

— Когда мамочка и папочка любят друг друга очень сильно, — сказал мой двойник голосом маленького ребёнка. — И живут вместе, и обнимаются, и целуются, и у них бывает близость…

— Я… — мне стало как-то нехорошо. — Ты говоришь… Я беременный?

Мой двойник воздел руки:

— Наконец-то! До него дошло.

За годы и годы бытия чародеем я имел дело с понятиями, формулами и мысленными формами, которые варьировались от странных до вызывающих безумие. Ничто из них никоим образом не подготовило мою голову к тому, чтобы осознать это. Вообще. Никак.

— Как это… Да это даже… Какого чёрта, мужик? — возмутился я.

— Духовная сущность, — спокойно ответил мой двойник. — Рождённая от тебя и Лаш. Когда она пожертвовала собой ради тебя, это был акт бескорыстной любви, а любовь — это фундаментальная сила творения. Само собой, что акт любви является актом творения. Ты помнишь это, правда? После её смерти? Когда ты всё ещё мог играть ту музыку, что она подарила тебе, даже когда её не стало? Ты мог слышать эхо её голоса?

— Да, — ответил я, чувствуя себя ошеломлённым.

— Это потому, что часть её осталась, — сказал он. — Сотворённая из неё — и из тебя.

И очень аккуратно он раскутал чёрное одеяло.

Она выглядела, как девочка двенадцати лет, переживающая последние недели детства перед тем, как гормональная буря закрутит её в водовороте стремительных изменений, которые приведут её в отрочество. Её волосы были тёмными, как у меня, но её глаза были прозрачно-зелёно-голубыми, какие часто бывали у Лаш. Черты её лица были смутно мне знакомы, и чисто инстинктивно я понял, что оно состоит из черт людей, которые окружали меня в жизни. У неё был упрямый, квадратный подбородок Кэррин Мёрфи, круглые щечки, как у Ивы, линия губ Сьюзан Родригез. Её нос принадлежал моей первой любви, Элейн Мэллори, волосы — моей первой ученице, Ким Дилейни. Я знал это, потому что это были мои воспоминания, здесь, прямо передо мной.

Её взгляд беспокойно метался, и она дрожала так сильно, что едва стояла на ногах. На её ресницах оседал иней, буквально на глазах начиная расползаться по щекам.

— Она духовная сущность, — выдохнул я. — О, Господи. Она дух интеллекта.

— Вот, что случается, когда смертные сливаются с духами, — подтвердил мой двойник, уже не с таким жаром.

— Но Мэб назвала её паразитом, — сказал я.

— Многие люди так шутят, говоря о таких, как она.

— Мэб назвала её чудовищем. Сказала, что она навредит всем, кто мне близок.

— Она дух интеллекта, совсем как Боб, — сказал двойник. — Зачатая от духа падшего ангела и разума одного из самых сильных чародеев Белого Совета. Она родится со знаниями и силой, и совершенно не будет знать, что с ними делать. Многие сказали бы, что это чудовищно.

— Аргх, — сказал я и схватился за голову. Теперь я понял. Мэб не соврала. Не совсем. Чёрт, да она же сказала мне, что паразит сделан из моей сущности. Моей души. Из… меня. Дух интеллекта рос, а у моей головы весьма ограниченное пространство. Он рос на протяжении многих лет, медленно расширяясь, оказывая всё большее физическое и психологическое давление на меня — выражающееся во всё увеличивающейся интенсивности моих мигреней всё это время.