Досье Габриэль Витткоп

ФД: Вы пишете: «Правда - это часть речи, обойденная молчанием».

ГВ: Эта фраза определила всю мою жизнь и мое товарищество с Юстусом Витткопом.

ФД: Вы считаете это достойным сожаления?

ГВ: Нет, это фактическое положение дел.

ФД: В интервью, которое вы дали Жерому Гарсэну, вы сказали (я цитирую): «Я сорок лет прожила с мужчиной, который предоставлял мне полную свободу и с которым у меня было такое взаимопонимание, что мы могли рассказывать друг другу о своих любовных приключениях. Но он ставил одно условие: мои садистские наклонности должны оставаться тайной, мужественные и декадентские черты моей натуры никак не должны проявляться в нашей общественной жизни...»

ГВ: Не забудьте: мой муж родился в 1899 году! Он был очень раскрепощенным, но... Давайте закажем еще вина: одного маленького бокала маловато.

ФД: С удовольствием.

ГВ: Юстус желал соблюсти известные приличия.

«Убийство по-венециански»

Из глубины зеркал

ФД: В кратком вступлении к повествованию вы предваряете читателя следующим образом: «Поскольку применение всеобщей экономии в искривленном пространстве - сем небьющемся пространстве-времени, которое мы по-детски хотим подстроить под наши мерки, - не допускает никакого развития, и поскольку, к тому же, любая интерпретация временных понятий обречена на неудачу, следует как должное принять хитросплетения хронологии, подчиняющейся лишь вымыслу. Поскольку никакое сокращение, никакое уплотнение не в силах исключить распыления, расщепления, мы будем сознавать увечность, присущую датированию». А затем переходите к изложению своего представления о судьбе: «Однако развитие действия заложено в движении крещендо к катастрофе, в износе веревки, удел которой - порваться», за которым следуют слова, которые значат, что мои литературные молитвы услышаны: «Сцены в двойном плане повествования будут накладываться одна на другую не на манер палимпсеста, а скорее, как четкие и разборчивые диапозитивы, стремящиеся к согласию». И тут на ум опять приходит Борхес, с его великолепными перспективами, открытыми благодаря достижениям квантовой теории, с чарующими арканами гностической эзотерики...

ГВ: А я и не знала... как господин Журден, который не знал, что говорит прозой!

ФД: Точно! Меня это...

ГВ: Тронуло.

ФД: Очень.

Заключение; расставание.

На музыку Арканджело Корелли

ФД: Вы называете себя либертинкой-космополиткой. А как вы думаете, кто еще на сегодняшний день может гордиться таким званием?

ГВ: Мне мало что известно о жизни моих современников, я никого не могу назвать.

ФД: Учитывая успех двух произведений, которые вы опубликовали в январе, вы все еще остаетесь при мнении, что «свободные люди не преуспевают в карьере»?

ГВ: Да... Честно говоря, если бы успех пришел ко мне лет десять назад, когда я была на самом деле здорова и гораздо бодрее, чем сейчас, он был бы более ко времени. Но, в конце концов, это лучше, чем ничего! Надеюсь, что несколько лет я еще проживу и успею вкусить от этого признания!

ФД: Вы не любите детей - вам из-за этого доставалось? Вас в этом жестоко упрекали?

ГВ: Знаете, чтобы меня обидеть, нужно очень постараться. Унизить меня невозможно. Внутренне я крайне уверена в себе.

ФД: Что вас так завораживает в XVIII веке?

ГВ: Всё. Желание свободы.

ФД: А в чем Вы можете упрекнуть начавшийся век?

ГВ: В конформизме и «родительском маразме», как говорит мой друг Николя Делеклюз. Как-то в супермаркете одна старая женщина, моего возраста - но совершенно состарившаяся, по всем признакам - сказала мне: «Я все время жила для других, что я видела в этой жизни?». Я поступила жестоко: не стоило ей этого говорить, но я все же ответила: «Вы сами виноваты».

ФД: Можно ли надеяться когда-нибудь прочитать «Торговку детьми», неопубликованную рукопись, которую Вы называете «педофилосадистской»?

ГВ: Я подписала договор с Бернаром[24], он полон энтузиазама!

ФД: А он не боится цензуры политкорректности?

ГВ: Он говорит: «Мы возьмем на себя ответственность». Мне, в моем возрасте, в каталажку не хочется.

ФД: Вы живете во Франкфурте вот уже много лет...

ГВ: В Германии с 1946-го, а во Франкфурте - 12 лет.

ФД: Вы ведь страстная путешественница. Какое слово или слова вы бы подобрали для каждого из мест, которые я вам назову? Нант.

ГВ: Я уехала из Нанта, когда мне было 17 лет, и вновь там побывала лет десять назад. Нант ассоциируется у меня с пассажем Поммере, дорогим Пьеру де Мандьяргу, писателю, которого я необыкновенно люблю. Это интересный город, где прекрасно кормят.

ФД: Париж?

ГВ: Улица Сены, где мы с Юстусом скрывались во время оккупации.

ФД: Италия?

ГВ: Венеция, прежде всего Венеция.

ФД: Нью-Йорк?

ГВ: Единственный родственник, который у меня остался -по материнской линии - живет в Нью-Йорке, но я там никогда не была. Я знаю, что там есть первоклассные музеи, но мне туда никогда не хотелось съездить.

ФД: Спасибо вам, Габриэль.

ГВ: Надеюсь, что я вас не разочаровала, Феличита.

Перевод Ольги Гоинвуд

Юстус Франц Витткоп