И цвет на полотне, и солнце за окном,
И на дворе апрель! И вдруг – печаль такая,
Что смотришь битый час, как в небе голубом
Кружится ястребок, крыла не поднимая.
Парит себе и всё. Эпиграфом к весне!
И вновь со мной всё те ж – тревога и волненье!
Как много лет назад – в распахнутом окне
Круженье ястребка и – головокруженье!
И голых лип весной пахучая кора!
И в парке с классиком гуляет Мельпомена.
Неизданных стихов – прекрасная пора!
Бульварные цветы. Поклонницы Верлена.
Не их Автомедонт на памяти моей,
А Блок и Аннинский – в мистическом тумане!
Да в поле бубенцы Серёгиных коней…
Гляди, как режут снег есенинские сани!
Всё это ближе мне. Печальнее. Светлей!
Слышней, чем реквием какой-то странной эры.
Цитирую:
И вдруг издалека – ахейские галеры —
И море, и любовь! И – как перед войной —
Прогулки с Пушкиным. Прелюдия распада.
Как будто это всё случилось не со мной!
И ястреб улетел. Закрыта «Илиада»…
Не говори. Диктуй! Что дальше, сын Лаэрта?
Живопись
Империя воздушной перспективы!
Теней сцепленье. Красок переливы.
И время, подражая примитиву,
Не разрушает эту перспективу
И только уточняет перемены,
И в зеркальце – не суженый Елены,
А так себе – подобие героя,
Как памятник Эпохи Перепоя.
И что сказать? И где ещё такое
Откроется – сеченье золотое!
На плоскости плакучие берёзы
И в перспективе – их метаморфозы.
Вечер в пламени арабесок
Был вечер в пламени арабесок,
Закат окрашивал купола,
И в парках листья, как лики с фресок,
С деревьев падали в зеркала,
Как будто осень мосты сжигала
И вдруг открыла огромный мир,
И поверяла мои начала,
Определяя ориентир,
И говорила: судьба – не сахар,
И я размешивал с тенью свет —
Искал разгадку своих метафор,
Таскал по городу свой мольберт.
Вариация на тему тростниковой флейты и ветра