Достоевские дни

«Утром друг проснулся с Найдёнышем, посмотрел на него и удивился: нос его друга покраснел и опух. Он разбудил Найдёныша, объяснил ситуацию и дал ему зеркало. Тот испугался и стал смотреть на друга с ожиданием. Такая ситуация была ему, судя по всему, впервой. Друг всё понял, оделся и ушёл. Вернулся с мазью, открыл тюбик и помазал Найдёнышу нос. Тот успокоился, лёг, положил зеркало рядом и стал ожидать поправки».

Прошёл мимо тридцатиметрового памятника Хайдеггеру, чья левая рука держала бутылку вина, текущую камнем, а правая рука держала книгу «Бытие и время», из которой вылетали вороны – буквы и читали – клевали – глаза автора. Рядом навстречу прошагали Верховенский, Ставрогин, Кириллов и Шатов, они поздоровались с Фёдором, пожали ему руку, предложили пивка. Он не отказал, наоборот – купил водку и воду «Джермук», прошёл с парнями к гаражам, устроился с ними на камнях, начал выпивать, как писать роман, потому что всякая пьянка – создание книги, музыки или фильма, которые выходят в воздухе и растворяются, постигаются, съедаются лёгкими людей. Они пили и пили, а в голове Фёдора Найдёныш кушал салат и кашу на кухне, пока друг делал ему бутерброд с сыром и колбасой. Вскоре каша закончилась, и, к стыду своему, Найдёныш понял, что он пока что не сыт. Не наелся ещё. Он стеснялся сказать это другу, потому посмотрел на него. Тот ничего не понял. Тогда Найдёныш взял ломтик хлеба, вытер им тарелку и съел его. Друг засмущался, он запустил половник в кастрюлю и наполнил тарелку Найдёнышу. Тот съел пол-ложки, отвернулся, отодвинул кашу и пошёл в спальню. Там лёг на кровать и начал любоваться стеной. Друг пришёл, лёг рядом и заговорил с Найдёнышем на языке, который знали только они. Каша стыла на кухне. Бутерброд отдыхал.

Ставрогин сказал:

– Хайдеггер – герой Достоевского, мой друг, он вышел из «Бесов» и начал свою самостоятельную жизнь вовне, пил, ел, размножался, читал Гуссерля и писал «Бытие и время» и другие работы. Творил так: оцифровывал своё тело, переводил его в текст, пока не закончился. Кончился, а не умер. Перешёл. Его книги – душа и душа.

– Ну, Достоевский сам, – заговорил Шатов, – от самоубийства отличен тем, что убийство.

– Нас сотворил тот, – произнёс Верховенский, – кто сам был героем книги. Был ли он снаружи? Хороший вопрос. Думаю, нет, так как Достоевский – играющий тренер. Его не было и нет на бровке. Он забивал мячи.

– Забиваю, – обиделся Фёдор и пошёл прочь, чего никто не заметил, так как все пили свою водку.

Он дошёл до Пушкинской улицы, закурил и вдохнул в себя жизнь Александра Сергеевича, живущего в воздухе и читающего стихи, да так, что они входили в уши как кислород, пока отдыхали лёгкие: просто дышал сам мозг. И Пушкин, его эссенция, говорила ему:

– Братья Карамазовы – история человечества. Бога Достоевский назвал своим именем. Он поставил себя на место его и скончался. Бог умер в лице героя и писателя. Потому так сказал Ницше. Бога нет. Или его место занял ФМ, в чём заключалась его сверхгениальность. Пилат распял сына божия, Достоевский распял отца.

– Нет случайностей в мире, – ответил ФМ, – в этом мире соболя и куницы меня запретили, сделали нежелательным после революции, в чреве СССР.

Дома он сунул голову под холодный душ, оживился, погрел вино, выпил и съел изюм. Позвонил Надежде.

– Сегодня встретил много интересных людей, – сказал он, – были мои знакомцы: танки, гаубицы, автоматы. Мы беседовали, выпивали.

– Понимаю, а я читаю Ремизова, очень мне интересно, не стиль, а самостоятельный человек. Будто гараж открыл дверь – свой рот – и выпил бутылку водки – машину.

– Давно увлекался им, хорош, что сказать.

– Писал сегодня?

– Нет, но могу на ходу.

– Отлично.

– Найдёныш захотел ребёнка, проснулся как-то и понял, что желает его. Потому он оделся, когда друга не было дома, и пошёл в магазин. Там купил куклу, вернулся с ней и спрятал её.

– Это что?

– О Найдёныше.

– Интересно. Понятно.

– Нравится?

– Я не знаю.

Они поговорили ещё, договорились о завтрашней встрече, повесили трубки и разошлись, как поезда, проехавшие друг над другом. «США есть инобытие всего мира, сама страна – совместное творчество, она написана как поэма Данте и строки Поркья, Америку читают, в ней не живут. Потому надо говорить: я прочёл США, которые – литература в 3D, мысли, ставшие телом, начинённым душой». Он ещё поработал над романом, после чего включил телевизор и уставился на экран.