И Фёдор Надежде купил полкилоОрешков, конфет, мармелада и чая,В очках поменял на цветное стекло,Присутствия оного не замечая;Ногами ступил на засохшую грязь,Глотнул в подворотне с ребятами пива,Пьянея всегда, поминутно, сейчас,Цвели абрикосы, жасмины и сливы;Вокруг раздавался сверхбожеский мир,И Ницше курил Приму вполоборота,Надежда лизала на лавке пломбир,Он капал легко, был изнанкой полёта;А Фёдор гулял, забывался, скучал,Ища в каждой встречной родную Надежду,Ушедшую с юным Ростовым на бал,На улице сохла людская одежда;Надежда бежала обратно, к нему,Желая последнего счастья и брака,Доверившись только ему одному,Мочилась на столб неживая собака;Умершие люди по городу шли,Шутя, обрываясь, играя скелетом,Пока не хватало влюблённым Земли,Но хватит писать, я считаю, об этом;Так лучше сказать и промолвить мне тут:В романе писателя люди конкретны:Унижены тем, что по-прежнему мрут,Они, оскорблённые тем, что бессмертны.