Достоевский и предшественники. Подлинное и мнимое в пространстве культуры

Взрослый Лермонтов в исполнении Бурляева (детские образы поэта воплотили четырехлетний Владимир Файбышев и десятилетний Иван Бурляев) немногословен – в том смысле, что его весьма выразительные крупные планы на фоне кавказских горных пейзажей сопровождаются закадровым чтением стихов, а также риторическими фразами, исполненными высокого пафоса: «Опоили Россию, одурманили, чтоб богатырь не смел подняться», «Бедная Россия, коли главные в ней люди – из рода Нессельрода», «Истребляют пророков, чернят их имена» и т. п. Биографическим можно назвать этот фильм с большой натяжкой – киноповествование, хотя оно и охватывает жизнь поэта с рождения до смертельного выстрела, фрагментарно, пунктирно, даже не конспективно; сцены выполнены в метафорическом, символическом ключе, образ поэта, всегда взволнованного, одержимого мятежным вдохновением, страдающего и в общем обреченного, решен в идеально-героическом ключе: это однолюб, дерзкий правдоискатель, безрассудный философ, чья земная жизнь вот-вот оборвется. При этом он удивительно хорош собой, благороден, смел, невероятно талантлив и прозорлив. В характере нет противоречий, нет сложности, всё предельно ясно и абсолютно понятно: поэт синонимичен своему Демону, своему Печорину, всем своим (и не только своим) романтическим героям. Такому не выжить в мире, кишащем врагами, завистниками и ненавистниками: среди них и царь Николай I, и его царедворцы, и высший свет, и придворные дамы, которым он не сумел (и не хотел) угодить, и чиновники, которые злятся и завидуют, что красавицы от поэта без ума. Бурляев доводит все эти лермонтовские свойства до максимальных значений, до крайних степеней, не оставляя просвета для «простой» жизни, для игры случая.

Крайняя идеализация и романтизация образа Лермонтова не делает, однако, фильм убедительным: наполнившие его романтические штампы только снижают образ, позволяют подозревать художественную неудачу, которую сам Бурляев склонен был трактовать в свое время (теперь тоже) как происки враждебных сил, травлю, гонения.

Знаки заговора в картине Бурляева присутствуют в виде герба рода Мартыновых и масонской символики в сцене собрания царедворцев; некто неизвестный преследует поэта и инструктирует Мартынова (зритель должен предположить, что эти инструкции направлены против Лермонтова); граф Нессельроде молча передает гадалке Кирхгоф перстень – перед тем, как она проречет Лермонтову страшное предсказание; красавица Соломирская скажет Лермонтову – вроде бы шутливо: «Против вас явно есть заговор».

Современная критика обнаруживает в картине Бурляева намек на обширный заговор против русской классики вообще и против Лермонтова в частности⁷. «Бурляев, – пишет исследователь, – воспринял критику своего фильма о “подлинных” причинах смерти Лермонтова как очередное доказательство деятельности тайных масонских структур и попытался описать собственную позицию в терминах открытого сопротивления скрытому врагу. Попытка публичного разоблачения Бурляевым механизмов заговора позволяет понять, как в ситуации общественно-политических перемен травматичные эмоции ущемленности и ресентимента работали в качестве “инструмента социабельности”, создавая патриотическому сообществу нонконформистскую репутацию и превращаясь в важный источник политического действия»⁸.

Современный зритель, посмотревший картину недавно, в своих оценках так же противоречив, как и сам фильм.

С одной стороны:

«Очень точно показано астральное, космическое, запредельное одиночество самого Лермонтова через призму его же собственного творчества, – что убедительно доказывает лишний раз, что всё творчество Лермонтова глубоко автобиографично, что “проиллюстрировать” или “прокомментировать”, “написать его биографию”, никогда не получится, что вся его жизнь – в его же собственных гениальных и прекрасных произведениях. Просто нужно любить и думать, возвращаться к его произведениям на протяжении всей жизни и пытаться понять. Хотя, разумеется, Лермонтов – настолько противоречивая и гениальная Личность, что всю жизнь можно положить на то, чтобы пытаться понять, каким он был. Но всей жизни на это не хватит, всё равно останутся вопросы и будут возникать всё новые и новые»⁹.

С другой стороны: