Впрочем, о коротких отношениях Достоевского и Исакова нам мало что известно. После банкротства А. Ф. Базунова, в книжном магазине которого с конца 1860 г. была контора журналов братьев Достоевских «Время» и «Эпоха», а в 1870-е гг. «Дневника писателя», Достоевский объявляет в газетах, что теперь подписку на его моножурнал, наряду с «Магазином для иногородних» М. П. Надеина, петербуржцы могут оформить в книжном магазине Я. А. Исакова в Гостином дворе. Представляется, что это знак особого доверия «фирме». Ведь не избрал же для этого писатель М. О. Вольфа, к которому после краха Базунова перешло все «базуновское наследство». Показательно также, что местом подписки для петербуржцев на «Дневник писателя» 1881 г. Достоевский выбирает уже только магазин одного Исакова.
Гостиный двор. Фотография второй половины XIX в.
Кстати, когда Достоевский с женой в 1879 г. открыли собственную книжную торговлю и Анне Григорьевне для помощи в этом деле потребовался знающий работу подросток, они обратились за советом именно в магазин Исакова, где им и порекомендовали шестнадцатилетнего мальчика Петра Кузнецова, проработавшего у Достоевских до самой смерти писателя.
Ставший впоследствии известным петербургским (ленинградским) книготорговцем, П. Г. Кузнецов в 1930-е гг. написал краткие воспоминания «На службе у Достоевского в 1879–1881 г.». Описывая обстоятельства, благодаря которым он оказался помощником жены писателя в ее занятиях по книжной торговле, Кузнецов, перешедший в дом Достоевских из магазина Исакова, «по рекомендации приказчика Н. Г. Тюнтина и управляющего Мартынова», в начале своих воспоминаний отмечает, что «Анна Григорьевна часто ходила в магазин Я. А. Исакова» в Гостином дворе.[332]
Конечно же, нередко бывал у Исакова и сам писатель, но поскольку наймом на службу Кузнецова, судя по всему, занималась именно А. Г. Достоевская, он здесь упоминает только ее.Есть ли твердые документальные данные, свидетельствующие о посещении магазина Исакова самим писателем? Да, их приводит в своих воспоминаниях присяжный поверенный К. И. Маслянников, служивший в кассационном департаменте министерства юстиции и вступивший в переписку с Достоевским в связи с «делом Корниловой», после того как прочитал о нем в главке «Простое, но мудреное дело» октябрьского выпуска «Дневника писателя» 1876 г. По ряду личных обстоятельств Маслянников начал переписку с Достоевским анонимно, скрыв свое имя под инициалами К. И. М. и не сообщив писателю своего адреса, но прося оставить для себя ответ «в книжном магазине Исакова, кассиру для передачи тому, кто явится за ним и спросит письмо под буквами „К. И. М.“»[333]
.5 ноября 1876 г., как и назначил К. И. Маслянников, Достоевский оставил для него в магазине обширное и содержательное письмо. Однако корреспондент писателя как раз в эти дни заболел, провел две недели в постели и не смог появиться в Гостином дворе. Во время очередного посещения Достоевским магазина Исакова кассир сообщил ему, что письмо лежит без движения, и настоял, чтобы писатель его забрал. Но вопросы, поднимаемые в переписке, были настолько важны для обоих корреспондентов, что, определив по косвенным признакам личность Маслянникова, Достоевский следующее письмо (с вложением в конверт и первого, забранного из магазина Исакова) посылает уже на его домашний адрес в Поварском переулке.
Что же так взволновало автора «Дневника писателя» и одного из его читателей? Почему Маслянников посчитал необходимым послать Достоевскому письмо сразу же по прочтении главы «Простое, но мудреное дело»? Как эта переписка и ее последствия характеризуют их обоих?
Достоевский посвятил одну из главок октябрьской книжки «Дневника писателя» разбору судебного процесса над молодой женщиной Е. П. Корниловой, приговоренной к каторжным работам и последующему вечному поселению в Сибири за то, что она выбросила из окна четвертого этажа свою шестилетнюю падчерицу, к счастью, не только оставшуюся живой, но и каким-то чудом не получившую серьезных телесных повреждений. Писатель, проведя тонкий психологический анализ личности подсудимой, доказывал, что совершила она свой дикий поступок, находясь в состоянии болезненного аффекта, обусловленного беременностью. Разбирая обстоятельства дела и обсуждая его последствия как для самой Корниловой, так и всей ее семьи, Достоевский настаивал, что приговор чрезмерно суров, и так закончил статью: «А неужели нельзя теперь смягчить как-нибудь этот приговор Корниловой? Неужели никак нельзя? Право, тут могла быть ошибка… Ну, так вот и мерещится, что ошибка!»