– Тоже мне выучился! Гонору-то сколько! Послушал бы лучше, что тебе добрые люди советуют.
– А что они советуют? Чтобы я поскорей нажил побольше денег? Смотрю, здесь все думают только о собственных аппетитах, не отказывая себе в еде, питье, женщинах…
– Довольно! Хватит трепать языком! – заорал отец исступленно, проглатывая согласные.
«…и пане», – хотел закончить Рашид, но сдержался, закрыл рот и решил не поддаваться на провокации – а то как бы лишнего не наговорить. В конце концов он отделался общей фразой:
– Абба, я просто считаю, что человек в ответе не только за себя и свою семью, но и за других.
– Семья должна быть на первом месте.
– Как скажешь, абба, – кивнул Рашид, гадая, зачем вообще вернулся в Дебарию. – По-твоему, мой брак, к примеру, показывает, что я не забочусь о своей семье? Что мне было плевать на маму и старшего брата? Да я бы с радостью умер вместо него! Думаю, ты тоже порадовался бы.
Отец на минуту погрузился в молчание. Он вспомнил своего жизнерадостного старшего сына, который любил Дебарию и с удовольствием помогал семье вести хозяйство. Сильный как лев, он гордился отцом-заминдаром, старался во всем видеть хорошее и заражал своей доброжелательностью остальных. Потом он вспомнил первую жену – мать Рашида – и тихо вздохнул.
Наконец он вновь обратился к сыну, уже мягче, чем прежде:
– Брось ты свои грандиозные планы – образовательные, исторические, социалистические, все эти проекты по перераспределению, благоустройству и рационализации, – все брось! Живи здесь. – Он обвел рукой деревню. – Живи здесь и помогай нам! Знаешь, что случится с этой землей, если систему заминдари отменят? У нас все отберут. И тогда эти твои птицеводческие хозяйства, зарыбленные пруды, благоустроенные молочные фермы, которые ты мечтаешь воздвигнуть здесь во благо всего человечества, придется строить прямо в воздухе, потому что земли под ними не будет. По крайней мере, у нашей семьи.
Отец, вероятно, хотел сказать это ласково, но в его словах все равно звучала насмешка.
– Что же я могу предпринять, абба? – спросил Рашид. – Если государство примет справедливое решение изъять земли, оно их изымет.
– Ты многое можешь предпринять, – запальчиво ответил отец. – Для начала прекрати называть грабительские действия государства справедливыми! И поговори со своим другом…
Лицо Рашида вытянулось. Он никогда не стал бы унижаться подобным образом перед Маном, однако этот аргумент вряд ли покажется отцу достаточно веским – лучше привести другой, более соответствующий отцовской картине мира.
– Ничего не выйдет, – сказал он. – Министр по налогам и сборам – человек принципиальный. Несгибаемый. Он ни для кого не делает исключений, даже для своих. Кстати, он всем дал понять, что те, кто попытается воспользоваться связями с ним или с кем-либо в Министерстве по налогам и сборам, первыми попадут под действие нового закона.
– Неужели? – задумчиво переспросил отец. – Что ж, мы и сами тут без дела не сидим… Техсилдар нас знает, да и глава подокружной администрации – человек порядочный, хоть и ленивый… Ладно, посмотрим.
– Так что у вас происходит, абба?
– Об этом я и хотел с тобой поговорить… Хотел показать поля… Надо всем все разъяснить… Вон и твой министр говорит: исключений быть не может…
Рашид нахмурился, не понимая, куда клонит отец.
– Идея в том, чтобы менять местами арендаторов, – наконец пояснил он, раздавив скорлупу бетеля маленькими медными щипцами. – Пусть побегают: в этом году на одном поле работают, в следующем – на другом…
– А как же Качхеру? – спросил Рашид, вспомнив его крошечный надел с двумя тутовыми деревьями. Манговые старик сажать не стал, побоявшись такой самонадеянностью навлечь на себя гнев судьбы.
– А что с ним? – гневно спросил отец, надеясь таким образом закрыть неприятную тему. – Качхеру получит землю, которую я сочту нужным ему выделить. Сделай исключение для одного чамара – получишь двадцать мятежей. Все члены семьи поддержали меня в этом вопросе.
– Но его деревья…
–
Больно и муторно стало на сердце у Рашида, когда он поднял глаза на своего отца. Тихо выдавив, что ему нездоровится, он попросил разрешения уйти. Поначалу отец долго на него смотрел, ничего не говоря, потом вдруг буркнул:
– Ступай. И спроси, где мой чай. А, вот и маму поднимается!
Над полом показалось крупное, заросшее щетиной лицо его шурина.
– Я как раз пытаюсь вправить сыну мозги, – сказал отец, прежде чем Рашид успел скрыться из виду.
– Да? – ласково переспросил Медведь. Он был хорошего мнения о своем племяннике, и ему не нравилось, как отец с ним обращается.
Медведь знал, что и Рашид его любит – порой его это удивляло. Все-таки он человек темный, необразованный. Но Рашида восхищали дядины спокойствие и терпеливость, которые ничуть не умаляли его интереса к жизни. И он никогда не забыл бы, как дядя приютил его, малолетнего беглеца, в своем доме.