Поскольку главный министр на несколько дней уехал в Дели, делегация из десяти студентов (включая Рашида) пришла на встречу с министром внутренних дел, временно исполнявшим обязанности С. С. Шармы. Они набились в кабинет Агарвала в Секретариате и в бесцеремонной манере начали предъявлять ему свои требования – в надежде не только вразумить министра, но и произвести впечатление друг на дружку. Они даже не попытались выказать ему уважение, которое полагалось выказывать старшим – особенно тем, кто (в отличие от них) перенес немало ударов, лишений и провел несколько лет в тюрьме, борясь за свободу страны. Он отказался выполнить требования студентов и велел обратиться к министру образования или напрямую к главному министру, когда тот вернется. Не смягчил он и своей позиции касательно грядущих протестов: порядок в городе будет восстановлен любой ценой.
– Может, вы и стрелять в нас будете, если мы примемся безобразничать? – возмутился Рашид.
– Я предпочел бы этого не делать, – ответил министр внутренних дел таким тоном, словно мысль эта не слишком ему претила, – но до крайних мер дело, конечно, не дойдет. – «Впрочем, – добавил он мысленно, – легислатура сейчас не работает, и некому будет дать мне за это нагоняй».
– Тогда чем вы лучше британцев? – в ярости продолжал Рашид, глядя в лицо человеку, разрешившему полицейским открыть стрельбу по протестующим в Чоуке, и, вероятно, видя в нем воплощение произвола и самоуправства властей. – Британцы тоже били нас дубинками и даже стреляли по нам, студентам, когда мы в рамках движения «Прочь из Индии» выходили с протестами на улицы Брахмпура – в Чоуке, Каптангандже…
Все члены делегации сердито загудели в ответ на эти речи.
– Да-да, – оборвал его министр внутренних дел. – Я в курсе. Я был свидетелем тех событий. А вам, молодой человек, было лет двенадцать, и вы в ту пору с тревогой осматривали свое лицо в зеркале в поисках первой щетины. Под «нами, студентами» вы, конечно, имеете в виду не себя, а своих предшественников, чью кровь, включая и мою, проливали тогда британцы. Нынче легко пролезть в люди – достаточно смазать себе путь чужой кровью. Что же касается движения «Прочь из Индии», то правительство в нашей стране теперь индийское, и я очень надеюсь, что вы не погоните нас прочь из родной страны. – Он коротко хохотнул. – Итак, если вы хотели сказать что-то дельное, говорите. В противном случае я попрошу вас на выход. Может, вам и не надо учиться, зато мне надо работать. Я прекрасно знаю, зачем вам этот марш. Зарплаты учителей начальной школы тут ни при чем. Вы последовательно нападаете на партию власти с целью подстрекательства и дестабилизации политической ситуации в стране. – Он презрительно отмахнулся. – Лучше возьмите в руки учебники. Советую вам это как друг, как казначей университета, как министр внутренних дел и исполняющий обязанности главного министра. Такой же совет дал бы вам и проректор. И ваши преподаватели. И родители.
– И Господь Бог, – добавил председатель студенческого профсоюза, который был атеистом.
– Вон отсюда, – спокойно проговорил Л. Н. Агарвал.
Однако вечером накануне марша в городе случилось нечто такое, что временно объединило враждующие стороны.
В «Манорме Толкис», кинотеатре на улице Набигандж, где уже несколько месяцев подряд крутили «Дидара» – причем всякий раз зал бывал полон или почти полон, – неожиданно разразился студенческий бунт.
Студентам Брахмпурского университета было запрещено посещать поздние вечерние и ночные киносеансы, но на данное правило никто не обращал внимания. В частности, студенты, поселившиеся в городе, а не в общежитии, нарушали его при любой возможности. «Дидар» пользовался огромной популярностью. Песни из кинофильма все давно разучили наизусть, причем они одинаково нравились и старикам, и молодежи. Доктор Кишен Чанд Сет и раджкумар Марха вполне могли рыдать под них в одном кинозале. Многие ходили на фильм по нескольку раз. У него был необычный – трагичный – финал, однако не настолько, чтобы зрителям после просмотра захотелось порвать экран или поджечь кинотеатр.