Достойный жених. Книга 2

– Вам надо было приехать сюда три ночи назад, – сказал лодочник. – Дома горели по всему берегу. Красота! Но запах сюда не доносился. А на следующий день к гхату свезли кучи трупов. Одному гхату с таким количеством не справиться. Городские власти уже сколько лет планируют построить еще один, только никак не решат, где именно это делать.

– А что им мешает? – с любопытством спросил Пран.

– Если строить его на этом же берегу, где Брахмпур, он будет смотреть на север. А по правилам он должен смотреть на юг, в сторону Ямуны. Но тогда надо строить на другом берегу, и им придется перевозить туда тела и сопровождающих.

– Кому «им»? Вам же.

– Ну да, наверное. Я не буду возражать.

Какое-то время Пран и Савита любовались Барсат-Махалом при полной луне. Он был прекрасен сам по себе, а его отражение в воде усиливало впечатление. На поверхности воды дрожала лунная дорожка. Лодочник больше ничего не говорил.

Мимо них прошла еще одна лодка. Прана почему-то пробрала дрожь.

– Что с тобой, дорогой?

– Да нет, ничего.

Савита вынула из кошелька монетку и вложила ее в руку Прана.

– Как мирно все это выглядит! – сказал он.

Савита молча кивнула в темноте. Пран вдруг понял, что она плачет.

– Что случилось, дорогая? Я что-то не то сказал?

– Нет, просто я счастлива. Я плачу от счастья.

– Ты странная женщина, – сказал он, гладя ее по голове.

Лодочник вытащил шест, и лодка, лишь слегка направляемая им, двинулась по течению. Они тихо плыли по спокойной и великой реке, которая спустилась на землю для того, чтобы покрыть останки давно умерших людей; течение ее не прекратится и после того, как человеческая раса, движимая ненавистью и вооруженная знанием, истребит саму себя.

15.16

В последние недели Махеш Капур колебался перед трудным выбором – вернуться в партию Конгресс или остаться в НРКП. Оба варианта его не вполне устраивали. Он всегда имел обо всем твердое мнение и зачастую не терпел возражений, а тут заблудился в пыльной буре нерешительности.

Слишком много факторов порождали разные соображения, которые крутились у него в голове, а когда они переставали крутиться, то складывались в какую-нибудь конфигурацию, отличавшуюся от предыдущей. Все, что говорил ему в своем саду главный министр; слова наваба-сахиба в форте Байтар; встреча в Прем-Нивасе со старым другом, который вышел из Конгресса, а затем вернулся; совет Бабы́ в Дебарии; маневр, предпринятый Неру; непростой путь, проделанный обратно в Конгресс Рафи-сахибом; выношенный им самим законопроект, который, он надеялся, не засохнет окончательно меж страниц свода законов; даже невысказанное, но ощутимое и так его раздражавшее мнение жены – все говорило о том, что надо возвращаться в партию, которая прежде, до того как его медленно, но верно охватило разочарование, была, несомненно, его домом.

Конечно, все изменилось с тех пор, как он вышел из Конгресса. Но если вдуматься, так ли уж сильно изменилось? Может ли он состоять в партии или правительстве, где заправляют такие люди, как нынешний министр внутренних дел? Список кандидатов от Конгресса штата не уменьшил его разочарования. А после разговора со своим бывшим парламентским секретарем он, честно говоря, по-прежнему не чувствовал в Неру необходимой решительности. Тот был даже не в силах продавить через парламент свой заветный законопроект. Компромисс и неразбериха царили в политике раньше и продолжали царить.

И не будет ли это с его стороны нерешительностью, которую он всегда осуждал, если после разрыва с Конгрессом он вернется? Несколько десятилетий он был предан одной партии и выступал за принципиальность и твердость, а теперь поменяет мундир дважды в течение нескольких месяцев. Кидвай вернулся в Конгресс, а Крипалани не захотел. Кто из них поступил более достойно?

Сердясь на себя за этот нетипичный для него сумбур в голове, Махеш Капур говорил себе, что за то время, что он колеблется, и при том количестве советов, которые он получил, можно было двадцать раз решить этот вопрос. И что бы он ни решил, все равно останутся обстоятельства, с которыми трудно будет примириться. Хватит дергаться, подумал он. Надо вникнуть в суть дела и сказать раз и навсегда «да» или «нет».

Да, но в чем тут суть, если она вообще есть?

Может быть, это его законопроект о заминдари? Или стремление избежать взаимной ненависти между разными группами населения и взрывов насилия? Или вполне реальная и приятная перспектива обойти Агарвала и стать главным министром? Может быть, им владел страх, что, находясь вне Конгресса, он, сохранив в чистоте свои благие намерения, потеряет министерское кресло и останется не у дел? Все эти соображения однозначно указывали в одном направлении. Так что же удерживало его, кроме нерешительности и боязни потерять лицо?

Махеш Капур уставился невидящим взглядом в сад за окном его кабинета в Прем-Нивас.

Какое-то время назад жена прислала ему чашку чая, но тот уже остыл.

Она, чувствуя это, пришла, чтобы дать ему новую и узнать, все ли у него в порядке.

– Так ты решил вернуться в Конгресс? – спросила она. – Вот и хорошо.