– Он сказал, что в этом районе нет риска встретиться с мусульманами, – прошептала она. – Он не хотел меня слушать. Сказал, что тут нет ничего общего с Лахором и что он вернется совсем скоро. – Госпожа Тандон жалобно смотрела на Вину, пытаясь найти в ее лице успокоение. – Он сказал «совсем скоро». Он вернется совсем скоро. – Она опять расплакалась.
Но ничего успокаивающего она в лице Вины не нашла. Губы у Вины стали дрожать. Кедарнат всегда так говорил, отправляясь куда-либо по торговым делам.
– Почему вы его не остановили? – воскликнула она. – Почему Ман его не остановил? – Она разозлилась на мужа с его эгоистическим безответственным героизмом. Неужели его мать, она сама и Бхаскар ничего для него не значили?
– Ман был на крыше, – сказала свекровь.
Сверху спустился Бхаскар. Было видно, что ему не дает покоя какой-то вопрос.
– Почему на Фирозе-маме столько крови? – спросил он. – Ман-мама побил его? Он сказал, что не бил, но ведь латхи была у него.
– Успокойся, Бхаскар, – ответила Вина усталым тоном. – Все в порядке. Иди сейчас же наверх и ложись спать. Я здесь, если что. – Она обняла его.
Однако Бхаскар желал знать, что происходит.
– Ничего, – ответила она. – А сейчас мне надо приготовить ужин, так что не мешай мне.
Она боялась, что Ман, узнав о том, что Кедарнат ушел, немедленно отправится искать его с риском для собственной жизни. Кедарнат по крайней мере знал, где находится граница индусского квартала и начинается мусульманский. Тем не менее она беспокоилась и за мужа. Перед тем как спустился Бхаскар, она раздумывала, не пойти ли ей на поиски самой. Но теперь она решила ждать – а это всегда самое трудное.
Она приготовила для Мана и Фироза еду и понесла ее наверх, постаравшись принять спокойный вид.
Ман встретил ее улыбкой.
– Ночь теплая, – сказал он. – Мы с Фирозом будем спать на крыше. Если ты дашь нам какой-нибудь тюфяк и тонкое одеяло, это будет отлично. Ему надо только помыться, да и мне не мешает. Что-нибудь не в порядке?
Вина покачала головой:
– Он чудом спасается от смерти и спрашивает меня, все ли в порядке.
Она дала им легкое стеганое одеяло из сундука, стряхнув с него сухие листья нимового дерева, которые берегли зимнюю одежду и белье от вредителей.
– Цветы на крыше иногда привлекают по ночам насекомых, – предупредила она их.
– У вас здесь замечательно, – сказал Фироз. – Я очень вам благодарен.
– Не за что, – ответила Вина. – Спокойной ночи.
Кедарнат вернулся домой за пять минут до начала комендантского часа. Вина не хотела говорить с ним и только плакала, уткнувшись лицом в его мозолистые ладони.
Примерно час Ман и Фироз не могли уснуть и избавиться от ощущения, что весь мир дрожит у них под ногами. Стрельба прекратилась – очевидно, из-за комендантского часа, – но зарево пожаров, особенно на западе, не гасло до самого утра.
В Шарад Пурниму[171]
, самую светлую ночь года, Пран и Савита наняли лодочника и поплыли по Гангу, чтобы взглянуть на Барсат-Махал. Этим утром комендантский час отменили. Госпожа Рупа Мера отговаривала их от поездки, но Савита сказала, что Ганг никто поджечь не может.– И Прану с его астмой это не полезно, – добавила Рупа Мера, полагавшая, что зятю надо поменьше утруждаться, а время проводить в постели или кресле-качалке.
Здоровье Прана мало помалу восстанавливалось после болезни. Играть в крикет он еще не мог, но набирался сил, гуляя – сначала только по саду, затем на расстоянии нескольких сот ярдов от дома и, наконец, вокруг университетского кампуса или по берегу Ганга. Он держался в стороне от фейерверков Дуссерры и по той же причине не собирался участвовать в праздновании Дивали. Но поскольку тяжелые приступы болезни не повторялись, он вернулся к своим академическим обязанностям. Иногда, чувствуя себя не совсем хорошо, он читал лекции сидя. Студенты относились к этому с пониманием, а перегруженные работой коллеги по дисциплинарному комитету старались освободить его от лишних нагрузок.
В этот вечер он почувствовал значительное улучшение. Думая о счастливом исходе событий, пережитых Маном и Фирозом – да и Кедарнатом тоже, Пран полагал, что он не вправе придавать слишком большое значение своему самочувствию.
– Не волнуйтесь, ма, – сказал он теще. – Речной воздух будет мне только полезен. Погода очень теплая.
– На реке будет не так тепло, – возразила Рупа Мера. – Возьмите с собой две шали. Или одеяло. – Помолчав, она обратилась к Лате: – Ты нехорошо выглядишь. Голова болит?
– Нет, ма, все в порядке, – ответила Лата, думавшая в этот момент о счастливом спасении Мана. – Пожалуйста, дай мне почитать спокойно.
– А что ты читаешь?
– Ох, ма!
– Пока, Лата, – сказал Пран. – Пока, ма. Не давайте Уме играть с вязальными спицами.
Госпожа Рупа Мера что-то проворчала себе под нос. Она полагала, что такие страшные опасности лучше не упоминать вслух. Она вязала пинетки для ребенка в преддверии похолодания.
Пран и Савита направились к реке. Пран освещал тропу карманным фонариком, предупреждая Савиту о корнях баньяна и помогая ей идти на крутых склонах.