Однажды они придушили живую циветту, заставив Тапана наблюдать за экзекуцией. Накалив железный прут, они перерезали им горло животного.
Дипанкар глядел на брата, не в силах вымолвить ни слова. Тапан трясся и задыхался.
– Возьмите меня оттуда, дада, – я не выдержу еще один семестр. Я выпрыгну из поезда. Каждое утро, когда нас будит звонок, я жалею, что я жив.
Дипанкар кивнул и обнял Тапана. На этот раз тот не сопротивлялся.
– Когда-нибудь я убью его, – произнес Тапан с такой ненавистью, что у Дипанкара пробежал мороз по коже. – Никогда не забуду его имя, его лицо. Не забуду того, что он делал. Никогда.
Дипанкар вспомнил собственные годы в Джхиле. Неприятностей и тогда хватало, но подобный непрестанный психопатический садизм был настолько из ряда вон, что он не находил слов.
– Почему ты не сказал мне, что это
– Видишь ли… у меня все было по-другому. В целом школа меня устраивала. Питание было никакое, омлеты – все равно что холодные ящерицы, но… – Он помедлил. – Прости, Тапан. Я был в другом «доме», да и все ведь меняется… Но заведующего вашим «домом» надо немедленно уволить, а этих мерзавцев… – Он с трудом сдержался. – В мое время тоже были «старики», мучившие младших, но такого… – Он покачал головой. – А другие мальчики тоже страдают от этого?
– Нет, – ответил Тапан. – Хотя… был один мальчик до меня, к которому он прицепился, но после недели обработки тот сдался и пошел к нему в комнату.
Дипанкар кивнул:
– И сколько времени эта история продолжается?
– Больше года. Особенно плохо стало, когда его сделали старостой, последние два семестра.
– Почему же ты не сказал мне раньше?
Тапан ничего не ответил. Затем воскликнул с горячностью:
– Дада, обещай мне, – пожалуйста, обещай, что никому не расскажешь.
– Обещаю, – сказал Дипанкар, сжав кулаки. – Нет, подожди, надо будет сказать Амиту.
– Ой, нет!
Тапан очень уважал Амита, и мысль, что брат узнает о творящемся ужасе, была для него невыносима.
– Предоставь это мне, – сказал Дипанкар. – Нам надо уговорить ма и бабý забрать тебя из этой школы, не сообщая им подробностей. Один я с этим не справлюсь, а вместе с Амитом, может быть, получится. Ему я расскажу – но только ему. – Он посмотрел на Тапана с глубоким сочувствием и любовью. – Согласен? Только Амиту-да и больше никому, обещаю.
Тапан кивнул и встал, но заплакал и опять сел.
– Может, умоешься?
Тапан кивнул и пошел в ванную.
– Я пишу, – сказал Амит строгим тоном. – Оставь меня. – Подняв голову от бюро с выдвижной крышкой и взглянув на Дипанкара, он продолжил работу.
– Лучше попроси свою музу погулять, дада, и вернуться, когда мы закончим.
Амит нахмурился. Дипанкар редко бывал настроен так решительно. Что-то, видимо, случилось. Но он терял нить повествования, и это его сердило.
– В чем дело, Дипанкар? Мало мне Куку с ее визитами. Пришла рассказать мне о том, что Ганс сделал нечто исключительно приятное – уж и не помню, что именно. Ей позарез надо было поделиться с кем-нибудь, а ты был в своей хижине. Так что у тебя?
– Сначала хорошая новость. – Дипанкар избрал такую тактику заранее. – Я решил, что буду работать в банке. Так что скажи своей музе – пусть и дальше тебя посещает.
Амит вскочил из-за стола и схватил Дипанкара за руки:
– Ты серьезно?
– Да. Когда я медитировал сегодня, ко мне пришло это решение. Окончательное.
Амит так обрадовался, что даже не спросил Дипанкара о причинах его решения. К тому же он понимал, что выражены они будут в форме непостижимых многозначительных абстракций.
– И как долго оно будет окончательным? – поинтересовался Амит.
Дипанкар обиженно нахмурился.
– Ну, прости. И спасибо, что сказал мне. – Амит тоже нахмурился. – Ты делаешь это не ради меня? Жертвоприношение на алтарь литературы? – спросил он с виноватым и благодарным видом.
– Нет, – ответил Дипанкар. – Вовсе нет. – Однако тут он был не вполне искренен. Мысль о том, как это повлияет на жизнь Амита, играла важную роль в принятии решения. – Но я хочу поговорить с тобой о Тапане. Не возражаешь?
– Нет, ты все равно уже выступил гостем из Порлока[184]
. Наш братишка что-то ходит как в воду опущенный.– Ты тоже заметил?
Когда Амит переживал муки рождения романа, он уделял гораздо больше внимания чувствам своих персонажей, чем чувствам родных.
– Да, заметил. А ма говорит, что он хочет бросить школу.
– И знаешь почему?
– Нет.
– Вот об этом я и хочу поговорить. Не возражаешь, если я закрою дверь, а то Куку…
– Куку может проникнуть сквозь любую дверь. Это для нее не препятствие. Но закрой, конечно, если хочешь.
Дипанкар закрыл дверь и сел на стул у окна.
Он передал Амиту все, что рассказал ему Тапан. Амит слушал, страдальчески морщась и время от времени кивая. Когда Дипанкар закончил рассказ, он не сразу смог заговорить.
– И сколько времени это происходит? – спросил он наконец.
– Уже больше года.
– Меня сейчас стошнит… А ты уверен, что он не преувеличивает? Ну, знаешь… Может быть, ему кажется…
– Он ничего не преувеличивает.
– А почему он не обратился к директору, завучу?..