– Это же интернат, дада. Тогда начался бы еще худший ад.
– Ужас какой. Просто ужас. А где он сейчас? С ним все в порядке?
– Он в моей комнате. А может быть, ушел гулять с Пусиком.
– Но с ним все в порядке?
– Да. Но если через месяц мы отправим его обратно в Джхил, все будет плохо.
– Господи… А я ни о чем и не подозревал. Бедный Тапан. Он никогда не жаловался.
– Знаешь… – сказал Дипанкар, – вряд ли это его вина. Он, может быть, думал, что мы в ответ сочиним очередной куплет. В нашей семье не принято говорить ни о чем серьезном, мы лишь перебрасываемся шутками.
Амит кивнул.
– Как ты думаешь, он захочет перейти в другой интернат?
– Вряд ли. Джхил не хуже и не лучше любого другого пансиона. Все они воспитывают задир или конформистов.
– Но ведь и ты окончил Джхил.
– Я говорю об общей тенденции, а не о чем-то неизбежном. Но мы должны что-то сделать. Я имею в виду, мы с тобой. У ма будет нервный припадок, если она узнает об этом. А если узнает бабá, Тапан будет не в силах поглядеть ему в глаза. У Куку бывают здравые идеи, но доверить ей какой-либо секрет было бы идиотизмом. То же самое с Минакши: семья Мера будет знать об этом в тот же час, а еще через час мать Аруна поведает об этом всему свету. Тапан и со мной-то ни в какую не хотел говорить. Я дал ему слово, что расскажу только тебе.
– И он не возражал?
Дипанкар колебался лишь какую-то долю секунды.
– Нет, – ответил он.
Амит взял ручку и нарисовал небольшой кружок в тексте стихотворения, которое сочинял.
– Но ему, наверное, будет трудно устроиться в другую школу в это время года? – предположил он, пририсовав кружку глаза и два больших уха.
– Будет легче, если ты спросишь кого-нибудь в Святом Ксаверии. Это твоя старая школа, и они всегда говорят, что гордятся тобой.
– Да, верно, – отозвался Амит задумчиво. – И я по их просьбе в этом году был на встрече с читателями и читал свои стихи, что делаю очень редко. Так что поговорить, наверное, можно. Но как я это им объясню? Не его плохим здоровьем – ты говорил, что он запросто переплывает озеро туда и обратно. Разве что мигренями? Может, у него болит голова оттого, что ему приходится далеко ездить? И потом, если мы среди учебного года затеем переводить его в другую школу, ма, скорее всего, будет возражать. Лучше поставить ее перед свершившимся фактом.
– Да, – согласился Дипанкар. – Как говорит бабá, никакой факт нельзя считать свершившимся, пока он не свершится.
Амит подумал об унижениях, которые пришлось пережить Тапану, и его стихотворение окончательно вылетело у него из головы.
– Я поеду после ланча, – сказал он. – Не знаешь, автомобиль, как всегда, кукукнулся?
– Не знаю.
– Но как все-таки убедить ма? – нахмурился Амит.
– Да, это проблема, – согласился Дипанкар. Его решение взять на себя работу в банке придало ему решимости во всем, но лишь на час, и этот настрой уже спадал. – Что такого может дать Тапану Калькутта, чего нет в Джхиле? Не могла же у него вдруг проснуться неудержимая тяга к астрономии, так что без телескопа на крыше никак. Жажда знаний и все такое. Тогда ему действительно надо было бы жить дома и ходить в обычную школу.
– Вряд ли ма будет так уж рада, если один из ее сыновей будет поэтом, второй провидцем, а третий астрономом. Пардон, банкиром-провидцем, – улыбнулся Амит.
– Так, может, головные боли?
– Что «головные боли»? А, эти его мигрени? Да, думаю, это могло бы сойти, но… давай лучше думать не о Тапане, а о ма.
Несколько минут они ломали головы, пока Дипанкар не предложил:
– А как насчет бенгальской культуры?
– Бенгальской культуры?
– Да. В Джхиле исполняют только одну второстепенную песню Тагора из сборника, а бенгальского языка вообще не преподают.
– Дипанкар, ты гений.
– Да, – согласился Дипанкар.
– Это то, что надо. «Бенгальская душа Тапана тонет в болоте Великой Индийской Сентиментальности». Ма только на днях сетовала насчет отмирания его бенгальских корней. Это, несомненно, стоит попробовать. Но знаешь, мне кажется, на этом нельзя останавливаться. Мы должны изложить все это директору школы, а если надо, то и шум поднять.
Дипанкар покачал головой:
– Если втянуть в это бабý, как раз шум, боюсь, и поднимется. Мне кажется, что в первую очередь надо спасать Тапана, а не бороться с дикими порядками в Джхиле. И знаешь, дада, тебе надо поговорить с Тапаном, провести с ним какое-то время. Он тобой восхищается.
Амит молча принял упрек, подразумевавшийся в словах младшего брата. Задумавшись, он сказал:
– Я смотрю, мы с тобой молодцы. Полно конструктивных идей, которые мы претворяем в жизнь. Обладаем большим опытом в правоведении и экономике. Мысленно принимаем отважные и эффективные железные решения…
– Так я поговорю с ма, дада, – прервал его Дипанкар. – Тапан терпел это все месяцами, но нельзя, чтобы он терпел еще хоть один день. Если ты и я – как, надеюсь, и ма – выступим единым фронтом и бабá поймет, что Тапану тошно в Джхиле, он согласится с нами. Да и вообще, он будет рад, если Тапан будет рядом. Он без него скучает. Тапан – единственный нормальный ребенок в семье, и с ним только одна проблема – его табель.
Амит кивнул: