P. S. В раю женщины будут в меньшинстве, а в аду в большинстве. Чтобы быть абсолютно беспристрастной, приведу тебе еще одну цитату из «Хадиса»[196]
: «Удача или миф». Эти два слова обобщают отношение к женщине в любой религии.P. P. S. Раз уж я ударилась в цитирование, вот еще одна из рассказа в женском журнале. В ней описываются симптомы, которых я желаю тебе избегать: «Она превратилась в инвалида, в иссохший цветок… Ее бледное лунообразное лицо было окутано облаком отчаяния… Она излучала яростный несдержанный гнев, который был вызван головной болью, выношенной в ее сердце… Она была словно низложенный правитель, который стоит, опустив голову, в облаке пыли, поднятой удаляющимся отнятым у него экипажем и отражающей его чувства».
P. P. P. S. Если ты решишь вычеркнуть его из своей жизни, то советую тебе забыть твои любимые глубокомысленные раги вроде «Шри», «Лалит», «Тоди», «Марва» и петь что-нибудь более мелодичное – «Бехаг», «Камод», «Кедар».
P. P. P. P. S. Это все, дорогая. Спокойной ночи.
Лата провела ночь беспокойно. Она долго лежала без сна, мучаясь от ревности, из-за которой было трудно дышать, чувствовала себя предельно несчастной и даже не могла поверить, что это она испытывает это чувство. Ей негде было уединиться – ни в доме, ни где-либо еще, – чтобы побыть в одиночестве хотя бы неделю и забыть Кабира, образ которого, вопреки ее желанию, хранился среди ее самых драгоценных воспоминаний. Малати не написала, кто была эта девушка, как она выглядела, о чем они говорили, кто их видел. Может быть, они встретились случайно, как и она сама с ним? Возил ли он ее на прогулку по реке до Барсат-Махала? Целовал ли он ее? Нет, это было невозможно, не мог он ее целовать, одна мысль об этом была невыносима.
Она не могла избавиться от мыслей о сексе, которыми Малати делилась с ней.
Было уже далеко за полночь, а сон все не шел. Она очень тихо, чтобы никого не разбудить, вышла в сад и села на скамейку, где летом сидела в окружении ликорисов и читала его письмо. Просидев так час, она стала дрожать от холода, но не обращала на это внимания.
«Как он мог?» – думала она, сознавая в то же время, что сама-то она практически никак не поощряла его и не отвечала на его чувство. А теперь было слишком поздно. Она испытывала слабость и внутреннее опустошение и в конце концов вернулась в спальню и легла. Она заснула, но и во сне к ней не пришел покой. Кабир держал ее в своих объятиях и страстно целовал; они занимались любовью, она была в экстазе. Но внезапно экстаз сменился ужасом, потому что его лицо превратилось в искаженную физиономию господина Сахгала, который тяжело дышал ей в лицо и тихо шептал: «Ты хорошая девочка, очень хорошая, я горжусь тобой».
Часть семнадцатая
Савита оказалась в Калькутте не случайно. Вопрос обсуждался заранее, и было решено, что она должна сыграть роль советчицы для Латы и противостоять Аруну в вопросе о ее замужестве.
Как-то утром в середине декабря Пран сказал Савите, лежа в постели:
– Думаю, дорогая, нам надо остаться в Брахмпуре. Баоджи занят по горло предвыборной кампанией и нуждается в помощи и поддержке.
Ума спала в своей кроватке, что навело Прана еще на одну мысль:
– К тому же полезно ли малышке путешествовать в таком возрасте?
Савита тоже еще не окончательно проснулась. С трудом осмыслив предложение Прана и возможные последствия, она сказала:
– Давай поговорим об этом позже.
Пран, успевший изучить все ее способы выразить несогласие, не спешил спорить. После того как спустя некоторое время Матин принес им чай, Савита спросила:
– Может быть, тебе тоже неполезно путешествовать?
– Конечно неполезно, – обрадованно подтвердил Пран. – И к тому же аммаджи чувствует себя неважно, я за нее беспокоюсь. Я знаю, ты тоже.