В то утро, когда они приближались к Дебарии и Сагалу, Ман пребывал в плохом настроении. В последние дни он время от времени вспоминал Рашида, но гнал от себя мысли о нем, предпочитая занимать голову насущными делами. Теперь же он думал о том, что скажет родным Рашида. Возможно, они и без Мана знали о нем все. Камар и Нетаджи не спрашивали его о Рашиде – но общение с ними было очень кратким.
Мана одолевали и другие вопросы, и потому он молчал, вместо того чтобы напевать за рулем, по обыкновению, какую-нибудь газель. «Намеревался ли Рашид всерьез собирать голоса в пользу Социалистический партии?» – думал он. Откуда у него возникло это заблуждение относительно Тасним и враждебность к Ману? Ман опять вспоминал тот день, когда они навещали больного старика в Сагале. Он чувствовал, что Рашид по натуре добрый человек, а не расчетливый малый, каким он представлялся Саиде-бай.
Год близился к концу, а Ман не виделся с Саидой уже две недели. Днем он был так занят, что почти не думал о ней, но вечером, когда он, измотанный, уже проваливался в сон, ее образ возникал перед ним. Вспоминались ему не ее раздраженные вспышки, сопровождавшиеся железным «нет», а ее доброта и мягкость, ее расстройство по поводу Тасним, запах розового масла, вкус ванарасского пана у нее на губах, одурманивающая атмосфера ее комнат. Как странно, что он всего лишь дважды видел ее вне ее дома. На празднике Холи в Прем-Нивасе, где он шутливо процитировал ей Дага, она выступала девять месяцев назад, и даже с тех пор, как она поила его на улице шербетом, прошла, казалось, целая вечность. Обычно Ман с нежностью вспоминал женщин, с которыми был близок, но постоянная сексуальная и эмоциональная тяга только к одной – это было что-то новенькое.
– Ман, ради всего святого, веди машину ровнее! Ты хочешь, чтобы отменили выборы? – не выдержал его отец.
Существовало правило, что в случае внезапной смерти кандидата в ходе предвыборной кампании выборы отменяются и назначаются новые.
– Нет, баоджи, не хочу. Прошу прощения, – отозвался Ман.
По прибытии в Дебарию у Мана не было возможности толком поговорить с кем-либо о Рашиде. Бабá, познакомившийся с Махешем Капуром в прошлый визит политика, сразу взял узды в свои руки.
– Итак, вы вернулись в Конгресс, – сказал он министру.
– Да, – ответил Махеш Капур. – Вы дали мне правильный совет.
Бабá был доволен, что Махеш Капур это запомнил.
– Ну что ж, – сказал Бабá, разглядывая Мана. – Вы без проблем намного обойдете соперников в этом избирательном округе, даже если они не будут поддерживать Неру. – Он выплюнул на землю большую порцию пережеванного пана.
– Вы считаете, никаких препятствий для меня вообще нет? – спросил Махеш Капур. – Конгресс действительно побеждает в одном штате за другим – из тех, где голосование уже прошло.
– Никаких препятствий, – ответил Бабá. – Абсолютно. Мусульмане за вас и за Конгресс, зарегистрированные касты за Конгресс, а насчет вас не знаю, некоторые индусы из высших каст за Джана Сангх и эту… забыл название, но таких немного. Левые разделились на три партии, а из независимых нет ни одного, на кого стоит обращать внимание. Вы все-таки хотите, чтобы я проводил вас по нашим деревням?
– Да, если вы не возражаете, – сказал Махеш Капур. – Пускай даже все уже на мази, я все равно должен встретиться с избирателями и узнать, в чем они нуждаются.
– Ладно, ладно, – отозвался Бабá. – Ман, а ты чем занимался после того, как был тут на Бакр-Ид?
– Да ничем, – ответил Ман, удивляясь, на что действительно было потрачено время.
– Тебе надо чем-то заняться, – произнес Бабá с убеждением. – Чем-то таким, что оставит след в мире, о чем люди услышат и будут говорить.
– Да, Бабá, – согласился Ман.
– Полагаю, вы встречались с Нетаджи недавно, – сказал Бабá, фыркнув и выделив голосом окончание «-джи» в имени своего младшего сына.
– В Салимпуре, – кивнул Ман. – Он предлагал ездить с нами по деревням и вообще всячески содействовать.
– Но вы ездите без него, – усмехнулся Бабá.
– Боюсь, он гладит отца против шерсти, так что мы его с собой не взяли.
– Ну и правильно. Слишком много пыли позади его мотоцикла и слишком много корысти позади его бескорыстия.
Ман рассмеялся.
– И у вас джип наваба-сахиба, – добавил Бабá одобрительно. – Быстро и удобно.
Бабá был рад этому и по другой причине: джип наваба поднимал его в глазах односельчан и показывал им, что министр не пренебрегает возможностью обсудить кое-какие проблемы кое с кем из землевладельцев и прийти с ними к взаимопониманию.
Ман посмотрел на отца, который жевал пан и беседовал с отцом Рашида. Интересно, подумал он, как воспринял бы отец замечание Бабы́, если бы понял все, что подразумевалось.
– Бабá, – спросил он под влиянием порыва, – вы знаете, как живет Рашид?
– Да знаю, знаю, – ответил Бабá сурово. – Мы прогнали его, запретили ему появляться в доме. – Заметив, что Ман потрясен, он продолжил: – Но не беспокойся, от голода он не умрет. Его дядя посылает ему деньги каждый месяц.
Некоторое время Ман молчал, затем спросил:
– А как же его жена, дети?