Вернувшись в спальню, Махеш Капур увидел, что его жена молится, и пожалел, что не может молиться тоже. Он всегда очень любил своего непутевого сына, но лишь в последние недели осознал это.
«Где ты? – мысленно обращался к нему Махеш Капур. – Ради бога, не натвори каких-нибудь глупостей вдобавок к тем, что уже натворил». И остававшееся у него раздражение сменилось глубокой тревогой и за своего сына, и за сына друга.
Растворившись в тумане на Корнуоллис-роуд, Ман вынырнул из него на железнодорожном вокзале. Он помнил, что ему надо убраться прочь из Брахмпура. Он был пьян и не вполне понимал, почему ему надо бежать, но так велел ему Фироз, и Биббо тоже. Воспроизводя в уме сцену в гостиной Саиды, он приходил в ужас. Он не мог поверить, что совершил это. У него в руках был нож. А потом он увидел, что его друг лежит на полу раненый и истекает кровью. Раненый? Но Фироз… Фироз и Саида-бай… К нему вернулось пережитое им тогда мерзкое чувство. Что мучило его больше всего – так это обман. «Он не в сестру мою влюблен!» – истерически кричала Саида, и Ман подумал, что она должна быть глубоко увлечена Фирозом. Он опять проклинал себя за то, что был ослеплен своей любовью к ней и к другу. «Какой я идиот! – думал он. – Надо же быть таким идиотом!» Он осмотрел свою одежду и руки. Следов крови не было нигде, даже на его бунди.
Покупая билет до Варанаси, он чуть не расплакался, и кассир посмотрел на него с удивлением.
В купе он предложил бутылку с остатками виски молодому человеку, который еще бодрствовал. Тот помотал головой. Ман прочитал надпись рядом с тормозной ручкой: «Для остановки поезда потяните за цепочку», и его вдруг начало трясти. Он привалился к стенке и уснул. В Варанаси его разбудил молодой человек, проследивший за тем, чтобы Ман благополучно вышел.
– Никогда не забуду твою доброту! – сказал ему Ман на прощание.
Начало светать. Ман шел вдоль кремационных гхатов, напевая бхаджан, который пела ему мать, когда ему было десять. Он направился к дому, где жила его невеста, и забарабанил в дверь. Добропорядочные граждане вскочили в тревоге с постелей и, увидев Мана, очень рассердились и велели ему уходить и не делать из себя посмешище. Тогда он пошел к знакомым, которым одалживал деньги. Те вообще не хотели его видеть.
– Я убил своего друга, – сказал им Ман.
– Не говори чепухи, – отвечали они.
– Утром вы прочтете об этом в газетах, – настаивал Ман в смятении. – Пожалуйста, спрячьте меня на несколько дней.
Это сочли удачной шуткой.
– Что занесло тебя в Варанаси? – спросили они. – Какие-то дела?
– Нет, – ответил он.
Неожиданно все это ему опротивело. Он пошел сдаваться в ближайшее отделение полиции.
– Это я был тот человек… Я… – бессвязно начал он.
Поначалу полицейские восприняли его признание как пьяную шутку, затем это стало их сердить, но в конце концов им пришло в голову, что, может быть, в его словах есть доля правды. Пытались дозвониться до Брахмпура, но связь не работала. Тогда послали срочную телеграмму.
– Подождите у нас в отделении, пожалуйста, – сказали ему. – Мы постараемся арестовать вас, если сможем.
– Да-да, хорошо, – ответил Ман. Он очень проголодался. В этот день он выпил несколько чашек чая, но ничего не ел.
Наконец поступило сообщение, что младший сын наваба-сахиба Байтарского был найден с серьезным ранением на Корнуоллис-роуд в Брахмпуре и что главным подозреваемым является Ман Капур. Полицейские посмотрели на Мана как на сумасшедшего и арестовали его. Спустя несколько часов на него надели наручники и отправили его поездом в Брахмпур под конвоем двух констеблей.
– Зачем наручники? – спросил Ман. – Что я такого сделал?
Начальник станции злился, что Ман доставил ему массу дополнительных хлопот, и в ответ на этот смехотворный протест ему хотелось побить Мана.
– Таковы правила, – ответил он.
С конвоирами Ман поладил лучше.
– Вам, наверное, надо непрерывно следить за тем, чтобы я не сбежал и не спрыгнул с поезда, – предположил он.
Констебли весело рассмеялись.
– Ты не сбежишь, – успокоили они его.
– Почему вы так уверены?
– Это невозможно, – объяснил один из них. – Наручники надеты замками кверху, так что их не открыть, стуча ими, например, об оконную решетку. Но если тебе понадобится в уборную, скажи нам.
– Мы очень аккуратно обращаемся с наручниками, – добавил второй.
– Да, мы размыкаем их, когда они не используются, чтобы пружины не ослабли.
– Чего я не могу понять, – сказал второй констебль, – так это зачем ты сдался? Ты и вправду сын министра?
Ман удрученно кивнул.
– Да, – сказал он и провалился в сон.
Ему приснилась толстая королева Виктория с варикозными руками – такая, как на портрете в столовой форта Байтар. Она снимала слой за слоем свои одеяния и призывала его. «Я должна вернуться, – сказала она. – Я там кое-что позабыла». Сон вызывал у него невыносимую тревогу. Он проснулся. Оба констебля спали, хотя вечер еще только начинался. При приближении к Брахмпуру оба инстинктивно проснулись и передали Мана в руки команды из отделения Пасанд-Багх, ожидавшей их на платформе.
– Какие дальше планы? – спросил Ман своих попутчиков.