– Да. Напавший на вас арестован.
Фироз посмотрел на стену.
– У меня нет сил, – сказал он. – Я лучше еще немного посплю.
Их разговор разбудил наваба-сахиба. Он молча смотрел на Фироза, а Фироз смотрел на него. В глазах отца была какая-то мольба; сын нахмурился, стараясь сосредоточиться. Он закрыл глаза, не разрешив сомнений и тревог наваба-сахиба.
– Я думаю, он будет в состоянии нормально говорить где-нибудь через час, – сказал полицейский. – Нам нужно получить его показания как можно быстрее.
– Пожалуйста, не беспокойте его, – попросил наваб-сахиб. – Он выглядит еще очень слабым, ему нужно как следует отдохнуть.
Наваб-сахиб не мог больше спать. Он поднялся и стал ходить взад и вперед по палате. Фироз спал глубоким сном и не произносил никаких имен. Через час он снова проснулся.
– Абба… – позвал он.
– Да, сынок?
– Абба, я не понимаю…
Отец молчал.
– Что все это значит? – спросил Фироз. – Ман действительно на меня напал?
– Да, похоже на то. Тебя нашли лежащим на Корнуоллис-роуд. Ты помнишь, как ты туда попал?
– Вы помните, что произошло у Саиды-бай? – вмешался полицейский.
Фироз видел, как его отец вздрогнул, услыхав это имя, и тут вдруг сразу увидел то, что пытался рассмотреть в середине затянутого туманом континента. Он повернул голову к отцу; в глазах его был упрек и вся боль, пронзившая его в этот миг. Наваб-сахиб, не выдержав его взгляда, отвернулся.
Саида-бай не опустила рук перед лицом несчастья. Несмотря на весь ужас и потрясение, пережитое в связи с нападением Мана на нее и на Фироза, она, как и Биббо, сохранила голову на плечах. Надо было спасать репутацию дома и выручать Мана из ловушки, в которую он сам себя загнал. Закон законом, но Ман сам по себе не был преступником. Она винила себя и свою экспансивность, которая подтолкнула его к трагическому взрыву насилия.
Доктор Билграми осмотрел ее горло. О своем будущем Саида не волновалась. Жить она будет, а сможет ли снова петь – это уж как Бог даст. Но, думая о Тасним, она холодела от страха. Имя, которое она дала ребенку, зачатому в страхе, выношенному со стыдом и рожденному в муках, означало «райский источник», способный – если это вообще было возможно – смыть стыд и страх и преобразовать мучительные мысли в спокойствие. Но вот опять старые мучения постучались в ее дверь. Саида-бай жалела, что ее мать не может дать ей совет и успокоить ее, как бывало. Мохсина-бай обладала более твердым и независимым характером, чем Саида, и без ее выдержки и настойчивости Саида была бы сейчас одной из стареющих нищих проституток с Тарбуз-ка-Базара, а Тасним – ее более молодой версией.
В ту первую ночь, ожидая возможного визита полиции или вестей от наваба-сахиба, она, превозмогая упадок сил, страх и боль, проследила за тем, чтобы все в ее комнате, на лестнице и во всем доме было в таком же порядке, как обычно. Она велела себе спать или, если это было невозможно, лежать в постели и притворяться, будто ничего необычного не произошло. Но успокоиться она не могла. Если бы это было осуществимо, она стерла бы на улице все кровавые следы, ведущие к ее дому.
Она не испытывала никаких чувств к человеку, оставившему эти следы. Его лицо, однако, не давало ей покоя, напоминая не его мать, которую Саида никогда не видела, а его отца. Но хотя Фироз был единокровным братом Тасним, она была равнодушна к его судьбе. Выживет он или нет, имело значение только в связи с тем, как это отразится на судьбе Мана. Когда пришли полицейские, она больше всего боялась сказать что-нибудь такое, что могло бы – теперь она очень ясно это понимала – привести ее любимого Дага-сахиба на эшафот.
Она испытывала безграничную нежность к Ману, едва не убившему ее, и страх за него. Но что она могла сделать? Она пыталась думать рационально, как ее мать. С кем она знакома? И насколько хорошо? И с кем знакомы они? И насколько хорошо? Вскоре Билграми-сахиб стал ее эмиссаром, доставлявшим полуправдивые сообщения и просьбы Саиды, обращенные к новому, входящему в силу государственному министру, сосекретарю Министерства внутренних дел и начальнику городской полиции. Со своей стороны, Билграми постарался осторожно, но настойчиво использовать собственные контакты для спасения своего соперника. Действовать настойчиво его заставлял страх за телесное и психическое здоровье Саиды-бай в случае прискорбного для Мана исхода этого дела; осторожность же требовалась потому, что Саида в попытках раскинуть сеть своего влияния как можно шире могла наткнуться на враждебно настроенного человека, который разорвал бы эту сеть в мелкие клочки.
– Прийя, обещай мне, что поговоришь со своим отцом.
На этот раз пойти на крышу предложила Вина. Она не могла вынести удовлетворенных, презрительных и жалостливых взглядов находившегося внизу семейства Гойал. День был холодный, и обе женщины закутались в шали. Небо имело аспидный цвет, за исключением той его части, что была за Гангом, где поднятые вихрем пески придавали ему грязный желто-коричневый оттенок. Вина плакала, не обращая внимания на окружающее, и взывала к помощи Прийи.