– Я размышлял о том, почему индийские исследователи так мало публикуются. Лишь немногие из наших кандидатов опубликовали что-либо стоящее. Блестящим исключением, конечно, является доктор Ила Чаттопадхьяй. Я помню, дорогая леди, – обратился Мишра к ней, – какое большое впечатление произвела на меня ваша давняя работа о поэтах-метафизиках[233]
. Это было еще до той квалификационной комиссии, где я…– Да, много воды утекло с тех пор, – прервала его доктор Чаттопадхьяй, – и никто из нас не опубликовал ничего выдающегося за последние десять лет. Интересно почему.
Пока профессор Мишра обескураженно подыскивал ответ, профессор Джайкумар выдвинул свою гипотезу, также проникнутую чувством разочарования:
– Наши младшие йуниверситетские преподаватели так добросовестны и так загружены работой – преподаванием йелементарной прозы и английского йязыка, – что йим некогда заняться чем-нибудь другим. А со временем йих йинтерес ослабевает…
– Если он вообще был, – ввернула Ила Чаттопадхьяй.
– …а семья растет, зарплата низкая, трудно свести концы с концами. Мне повезло, у меня жена была очень йикономная в своих привычках, и йя смог пойехать в Англию, где у меня пойявился йинтерес к Шелли.
Профессор Джайкумар, казалось, инстинктивно выбирал порой слова, в которые мог вставить свой непотребный звук. У Мишры от этого звука все мысли путались.
– Да, конечно, – протянул он, – но я все равно не понимаю, почему в свой срок, когда у нас появляется опыт и больше свободного времени, мы…
– Потому что тогда у нас отнимайют время всякийе важныйе комиссии вроде йетой. И иногда к йетому времени мы уже слишком много знайем, и у нас нет стимула писать что-либо. Написание чего-либо – это открытие. Йисследование и йекспликация. – (Профессора Мишру пробрала глубокая дрожь.) – Свой срок – это йеще не всё[234]
. С возрастом йуниверситетский преподаватель начинает думать, что знает в академическом мире всё, и обращается к религии, которая выходит за рамки рационального знанийя – от гьяан[235] к бхакти. Рациональность чужда йиндийской душе. Даже великий Шанкара, Ади Шанкара, говоривший в своей адвайте[236], что учение Брахмы – йето великая бесконечная йидея, которую невежественный человек может воспринять только как ишвару[237], – кому он поклонялся? Дурге! – Профессор кивнул отдельно каждому из собравшихся и в первую очередь доктору Иле Чаттопадхьяй. – Дурге!– Да, понимаю, – сказала Ила Чаттопадхьяй. – Но мне надо успеть на поезд.
– Ну что ж, – произнес проректор. – Тогда давайте вынесем решение.
– Это просто, – заявила доктор Чаттопадхьяй. – Худой смуглый преподаватель, Прем Кханна. Он на две головы выше всех остальных.
– Пран Капур, – поправил ее профессор Мишра, произнеся это имя с деликатным отвращением.
– Ну да, Прем, Прам, Пран – я всегда путаю такие вещи. Не знаю, что творится с моей головой. Но вы понимаете, о ком я.
– Да уж, понимаю, – отозвался Мишра. – Но тут могут возникнуть некоторые трудности. Давайте для справедливости рассмотрим и другие кандидатуры.
– Да какие трудности? – бросила Ила Чаттопадхьяй, страшась перспективы провести еще одну ночь среди кружев и волокон кокосовой пальмы и желая покончить с обсуждением как можно скорее.
– Видите ли, он недавно перенес тяжелую утрату, умерла его мать. Он будет не в состоянии…
– Однако сегодня мысли об умершей матери не помешали ему отстаивать свою точку зрения.
– Ну да, когда он сказал, что Шекспир неправдоподобен, – заметил профессор Мишра, поджав губы, чтобы подчеркнуть, насколько нелепо и даже кощунственно все, что Пран говорит.
– Да ничего подобного! – возмутилась Ила Чаттопадхьяй. – Он сказал только, что сюжет «Зимней сказки» неправдоподобен, и он прав. А эти соображения насчет личной утраты здесь абсолютно ни при чем.
– Дорогая леди, – раздраженно произнес Мишра. – Я заведую этой кафедрой и должен следить за тем, чтобы работа была всем сотрудникам по силам. Профессор Джайкумар, я уверен, согласится, что не следует раскачивать лодку.
– Ну да, а тех, кто, по мнению капитана, недостоин каюты первого класса, следует всеми силами удерживать в третьем, – отозвалась доктор Чаттопадхьяй.
Она чувствовала, что Мишра не любит Прана, а из последовавшего горячего спора ей стало ясно, что у профессора с проректором есть фаворит, с которым они были необыкновенно любезны, – она же оценила его как весьма посредственного кандидата.