Дотянуться до моря

Большая часть их была, как ни странно, об Иве. Все то, что я узнал сегодня о ней, о нашей с ней истории отзывалось в душе тягучей, ноющей болью. Очевидно было, что считая отношения с нею завершенным, связи порванными, я ошибался. К Дарье в связи с этим я не испытывал никакого негатива ни как к плохому вестнику, ни как к доносчице на собственную мать. Почему-то я понимал ее, понимал, что ей, не получившей от матери в наследство и десятой доли красоты и статей, неизмеримо труднее в этой жизни с вопросами любви и отношений. И в нашем треугольнике, коль уж такой возник, Дарья не была нечиста на руку: у меня сначала закончились отношения с ее матерью, и только потом начались с нею. И хотя все могло сложиться по-другому, но тени этого сомнительного поступка ни на Дарье, ни на мне не было.

Зато других — были. Оба мы — девчонка, еще не разменявшая третий десяток своих лет, и я, мужчина на пороге шестого, вступили в отношения, французами метко определенными как mesalliance, неравный союз. Ее реноме в связи с этим при взгляде со стороны, наверное, имел свои «подпалины», но это должно было больше беспокоить ее саму, меня этот нюанс не слишком занимал. А вот мой… Нет, конечно, у нас с Мариной не было несовершеннолетних детей, и у нее в случае нашего расхода не образуется материальных проблем, но… Да, новая женщина — это всем понятно; во фразе «ушел к молоденькой» по стандартам современного общества, управляемого мужчинами, больше зависти, чем осуждения. Вот только я так никогда не считал. Просто потому, что по отношению к той, которая была с тобой всю жизнь, в радости и в горе, такой уход не из-за чего, просто к новенькой, стройненькой, свеженькой — нечестен и, как говорится, двух мнений здесь быть не может. Другое дело, что уже давно в наших с женой отношениях появилась тень в виде нашего сына Кирилла. То есть, Марина вряд ли осознавала это, и возьмись я ей это объяснить, думаю, она просто не поняла бы меня. Да и сентенцию о том, что у мужчины есть претензии к жене на тему, что она их совместного ребенка любит сильнее него, тем же обществом была бы воспринята, как натяжка, перебор, вообще не норма. Нет, я никогда в себе эту мысль не культивировал; более того — не будь наш сын таким козлом, уверен, она просто никогда не пришла бы мне в голову. Да и до вчерашнего дня, когда Марина первый раз в жизни, поставленная перед выбором, предпочла не меня, эти соображения ничего в моем отношении к жене не определяли. До вчерашнего дня.

А бросить сейчас эту девочку — каково? Утром, когда она проснется, сказать, потупив взгляд: «Извини, это была ошибка, тебе лучше уйти»? Куда она отправится: ловить такси до аэропорта, или к ближайшему живописному мосту? Да, не нужно было это затевать, на все это вестись, но ведь теперь-то уже поздно, поздно! И дело даже не в этом, а в том, что вот так вычеркивать Дарью из своей жизни, в которую она внезапно, как молния, как ураган ворвалась, я не хотел. По крайней мере, сейчас, здесь. А потом, там, в Москве? Жизнь покажет. Да и есть ли, она, эта Москва, теперь для меня?

— Думаешь о жене? — спросила Дарья, и от неожиданности я вздрогнул.

— Да, — ответил я. — Как ты догадалась?

— Ну, ты уже десять минут лежишь в одной позе, не моргая, смотришь в потолок, и вздыхаешь. Если бы не вздыхал, можно было бы предположить, что ты размышляешь о своих московских проблемах, а если бы моргал, то мысли твои могли бы быть о моей матери. А так — все ясно!

Я улыбнулся шутке и повернулся к ней.

— А может, я о тебе думаю?

— Не пудрите мне мозги, Арсений Андреевич! — хмыкнула Дарья. — Я прекрасно понимаю место, которое могу к текущему моменту занимать в ваших мыслях. Даже с учетом между нами произошедшего, до пьедестала мне еще далеко. Другое дело, что с таким положением я долго мириться не собираюсь.

Я рассмеялся, поцеловал ее в лоб.

— Она не любит тебя, — неожиданно посерьезнев, сказала Дарья. — Если бы любила, была бы здесь, с тобой.

К горлу подкатил острый комок.

— Много ты понимаешь, — ответил я.

— Достаточно, чтобы разбираться в таких простых вещах, — упрямо отрезала она.

— Как любовь? — удивился я.

— Да, как любовь, — ответила Дарья. — Любовь — сложная штука, но с одним все просто: или она есть, или ее нет. Когда есть, ты рядом с любимым человеком, и весь мир не важен. Когда нет, найдется тысяча веских причин.

— А у тебя есть? — поддел я.

— Да, — ответила Дарья, — И поэтому я сейчас здесь. Только скажи, и я прямо сейчас выпрыгну из окна.

Я посмотрел на нее. Снова этот упрямый взгляд, решительно сжатые губы, столкнувшиеся, как поезда на встречных курсах, брови — проверять девчонку на вшивость категорически не хотелось.

— Не надо, — предельно серьезно отозвался я. — Ужасно глупо было бы разбиться об асфальт при живом-здоровом возлюбленном. Даже Ромео с Джульеттой умерли только потому, что полагали друг друга умершими.

— Они были дети, — сказала Дарья. — За пять дней наигрались в несчастную любовь до смерти.