Дотянуться до моря

Марина скрылась в спальне, и через пять минут показалась оттуда, с грохотом волоча за собой свой ярко-желтый отпускной чемодан на колесиках. Снова нырнула в спальню, и вывезла второй, огромный, голубой — мой.

— Твой чемодан мне нужен для переезда, — сказала она, набирая чей-то номер на мобильном. — Потом верну. Поднимайся!

Последнее слово адресовалось кому-то, кто ответил на ее звонок. Через минуту дверь открылась, и в прихожую вошел Кирилл.

— Привет, отец, — хмуро поприветствовал он меня.

Я молча кивнул, отметив про себя, что отцом он назвал меня первый раз в жизни.

— Кирилл, бери чемоданы, вытаскивай, грузи в машину, — скомандовала Марина. — На ключи.

Тот вывез чемоданы на лестницу, закрыл за собой дверь. Мы с Мариной остались одни.

— Ну, все, — вздохнув, сказала она. — Пока поживу с Кириллом и Лизой, там посмотрим.

— Угу, — кивнул я. — Там посмотрим — это Кирилл Аркадьевич?

Марина остановилась, словно на что-то налетев, ее щеки вспыхнули.

— Лучшая оборона — это нападение? — усмехнулась она. — Не надо путать причину со следствием, Костренёв. После того раза я каждую секунду ждала, что это произойдет снова. Нет, я была тебе верна, просто стен между интересующимися мной мужчинами и собой, как раньше, не строила. Хотя, собственно, тебя это уже не касается. Счастья тебе с твоей молодой возлюбленной!

— Слушай, давай не будем превращать сцену прощания в балаган! — поморщился я. — Или я тоже должен пожелать тебе счастья с твоим немолодым воздыхателем?

— Не думала я, что у нас с тобой будет вот так, Арсений! — всхлипнула она. — Прощай!

— Прощай, — ответил я, глядя на носки ее медицински-чистых туфель.

Она вышла, тихо притворила за собой дверь, ее каблуки застучали вниз по лестнице, удаляясь — один пролет, второй — все, смолкли. Внезапно меня охватило ощущение, словно у меня отобрали что-то такое, что издавна, так долго, что казалось, что это было всегда, было со мной, и вдруг — р-раз! — не стало. «Как же я буду дальше без… этого?» — беспомощно подумал я, зачем-то оглядываясь по сторонам, словно ища, на что опереться. Полез в карман за телефоном, в бесчисленный раз за последние сутки набрал Дарьин номер. «Номер абонента сейчас недоступен, — затянул свою волынку ненавистно-сочувственный голос. — Попробуйте позвонить позднее». Все, опоры не было, не было ничего.

— Зря ты так, — внезапно раздался в ушах голос Кирилла.

Сын стоял в проеме арки и смотрел на меня с нескрываемым осуждением.

— Как — так? — переспросил я. — Что ты имеешь в виду?

— Ну, матери изменял всю дорогу, — презрительно опустив уголки губ, пояснил отпрыск. — А теперь еще и с малолеткой какой-то связался.

Я смотрел на сына, и чувствовал, как неконтролируемая ярость сжимает меня за горло, не дает дышать, красной пеленой кислородного голодания застилает взгляд. Этот вполне уже сформировавшийся засранец, за свои неполные 23 года успевший причинить матери, мне столько родительских страданий, человек, чью задницу мы с Мариной только что едва-едва смогли отскрести от тюремной скамьи в сопредельном государстве — этот говнюк, по какой-то сатанинской иронии судьбы являющийся моим сыном, он мне выговаривает?! Он меня осуждает!!

— Чесслово, бать, я был о тебе лучшего мнения! — подвел итог своей сыновней критике Кирилл.

Меня накрыло.

— Па-а-шо-о-ол во-о-он!!! — заорал я так, что засаднило в горле.

Кирилла сдуло, как от посвиста Соловья-разбойника, поэтому попавшийся под руку бирюзовый хрустальный земной шар, привезенный мною в кризисном 1998-м из Праги, лишь с гулом рассек воздух в том месте, где только что была его ухмыляющаяся физиономия. Массивный шар смачно врезался в стену коридора и, невредимый, отскочил от нее в зеркало, висящее напротив. Дзынг разбившегося стекла слился с грохотом захлопнувшейся двери, и все стихло. Я в каком-то изнеможении опустился в кресло, откинулся на спинку и закрыл глаза. Момента перехода между бодрствованием и сном я, как водится, даже не заметил.

Мне снился странный сон. Он был бесконечно-тягуч, как остатки шампуня из флакона и непонятен, как записанная наоборот речь. В нем не было ничего, кроме одного — ощущения пустоты. Оно все возрастало, сжимало, душило, метастазами забиралось через горло в легкие, заполняя меня изнутри, и я тоже становился таким же безжизненным, как серая пустота вокруг меня. Не стало и меня, я тоже стал частью этой бесконечной, монотонной, пустой вечности. Одиночества.