Дотянуться до моря

Очнулся я оттого, что услышал — нет, скорее, почувствовал, что открылась входная дверь, просто легкому сквознячку, внезапно еле слышно прошуршавшему хрусткими листьями завядшего розового букета в вазе на столе, больше неоткуда было взяться. «Марина вернулась, что-то забыла, — автоматически пробежало в голове. — Хотя, скорее, это Кирилл. Наверное, она послала сына, сама не стала бы так тихушничать, в нее глобусом не запускали». Но секунда, вторая, логического подтверждения чьего-то присутствия нет, и я напрягся. Надо бы встать, посмотреть, что там за чертовщина, но не хочется совершенно, сил нет, да и почудился сквознячок скорее всего. Но внезапный хруст раздавленного стекла под чьей-то подошвой мне точно не почудился. Сердце екнуло, мышцы сами подбросили из кресла, и появление в проеме арки темной невысокой человеческой фигуры я встретил уже на ногах. Человек осторожно переставлял ноги, явно стараясь снова не наступить на осколки. Не успел я собраться для какой-нибудь сакраментальной фразы в стиле: «Какого рожна вам здесь нужно?», как гость, пройдя оскольчатое минное поле и не имея больше надобности смотреть под ноги, поднял голову. Полоса света от торшера упала на его лицо, и я невольно вздрогнул от неожиданности. Это был Аббас Эскеров.

Последний раз я видел Аббаса три года назад, и это время оставило на его внешности отпечаток больший, чем можно было бы предположить. Он не то чтобы поправился, а как-то обрюзг, оплыл, став своей и без того приземистой фигурой напоминать эдакий гриб-боровик с маленькой шляпкой и массивной, укрепистой ножкой. Сходства добавляло теплое не по погоде пальто с большими оттопыренными карманами. Лицо Аббаса постарело, еще больше округлилось, проявились подрезанные глубокими косыми морщинами щеки, под глазами набрякли мешки, — очевидно, что все эти последние годы обладатель этого лица крепко водился с алкоголем. Над левой бровью его багровела заживающая, но еще хорошо заметная ссадина, вокруг глаза разливались желто-синие остатки синяка недельной давности. Но самое удручающее впечатление на этом лице производили не морщины и не следы побоев. Раньше Аббас всегда брился начисто, теперь же пространство между его носом и верхней губой занимали пышные полуседые усы, а гораздо более светлый, чем все лицо, кожа подбородка говорила о том, что бороду с него сбрили совсем недавно. Эта двухцветность лица и усы старили Аббаса еще больше, — не знай я точной даты его рождения, ему можно было бы дать сейчас и пятьдесят пять, и больше. А еще усы делали их хозяина удивительно похожим на добродушного повара Джулиуса с упаковок чипсов Принглс, вот только добродушия в насмешливом взгляде Аббаса, нацеленном на меня, не было ни на йоту.

— Ай, как неосмотрительно появляться дома человеку, находящемуся в розыске! — произнес он, и я отметил, что и голос его подстать внешности стал глуше, тусклее, старее. — Обязательно найдется кто-то, кто за вполне умеренную плату сообщит такую новость заинтересованным инстанциям. Да еще и дверь держать незапертой! Верх беззаботности, я бы сказал. Ну, здравствуй, Арсений Андреевич! Вот и свиделись!

Сердце мое немилосердно частило, на вдохе стоял ком, — все-таки не каждый день приходится вот так, лицом к лицу, встретить покойника.

— Здравствуй, здравствуй, Зер Калалуш! — собирая себя в руки, насмешливо ответил я. — С воскресеньицем, так сказать! Хотя почему-то я не удивлен видеть тебя живым и невредимым. Вот только — кого ж ты вместо себя превратил в шесть кило шашлыку-то, а?

— Не понимаю, о чем это вы, — вмиг посерьезнел Аббас, почему-то оглядываясь через правое плечо куда-то вглубь прихожей, и вдруг закричал: — Давайте, заходите быстрее!