Дотянуться до моря

Спросил он это, вроде, как-бы между прочим, но мне отчего-то показалось, что почему-то тема эта его не на шутку интересует.

— Эк ты о ней, — с усмешкой покачал головой я. — Вроде бы: о покойнике или хорошо, или ничего, нет? Тем более о жене. Кстати, приношу тебе соболезнования по поводу ее кончины.

— А, ерунда! — махнул рукой Аббас, и пепел с его сигареты осыпался на диван. — Соболезнования нужны тем, кто скорбит. Мне — нет. Тебе может показаться странным, но Ива не была хорошей женой. В начале, когда ей ничего, кроме двух палок каждый вечер, не было нужно, все было нормально, — по молодости мы глупы, и потому достаточно позитивны. А потом она как-то очень быстро выросла над собой, остервилась, и с ней стало тяжело. Пока деньги были, я просто давал ей без счета, но когда начались проблемы, она стала совершенно невозможной. Ей было скучно вести хозяйство, растить дочь, создавать тыл — что называется, тянуть лямку. В общем, в моей Спарте кастинг на роль жены царя Леонида покойница точно не прошла бы. Так что траура по ней я не ношу.

Аббас двумя быстрыми затяжками докупил сигарету почти до фильтра, встал, подошел к столу и опустил окурок в вазу с засохшими розами, где на донышке еще оставалась грязноватая вода. Потом вернулся к креслу и встал сзади, облокотившись на спинку.

— Я так понимаю, в отличие от тебя, шеф, — беспардонно зашептал он мне прямо в ухо, обдав меня зловонием табачного свежака. — Оказывается, вы с покойной супружницей моей много лет не без успеха сооружали у меня на голове чудное ветвистое украшение, в просторечии именуемое рогами, верно?

Он обогнул кресло и снова уселся напротив меня.

— Для меня, конечно, не было секретом, что вы… как это сказать… дружили. Ты помогал ей, когда я сидел, и тогда, пожалуй, это даже было вполне бескорыстно. И после она не скрывала, что вы перезваниваетесь, даже встречаетесь иногда. Я не был против — дела шли хреново, и я считал эти встречи ее жилеткой, отдушиной. Мы и вдвоем часто говорили о тебе, она всегда с воодушевлением подхватывала твою тему. Арсений Андреич то, Арсений Андреич се, Арсений Андреич считает. Короче — Арсений Андреич всем никчемным мужьям — пример. Иногда она так часто упоминала о тебе, что мне казалось, что мы живем втроем.

Аббас наклонился ко мне, сверля мне глаза нехорошим пришуром. Его лицо оказалось настолько близко к моей удобно согнутой на подлокотнике кресла правой руке, что я подумал, что мне бы сейчас ничего не стоило одним стремительным броском кулака в челюсть отправить его в глубокий нокдаун, как когда-то Леху Чебана. Но что потом? На лестнице — «ночной дозор», под окном — четыре этажа, шансов нет.

— Но я и подумать не мог, насколько эта метафора может быть близка к истине, — растянул губы в улыбке он. — Причем на ее счет я особых иллюзий не питал, потому что моя благоверная всегда была неустойчива на «передок», еще со времен Эдуарда — помнишь такого? Но от тебя, Арсений Андреевич, дорогой мой шеф, я этого точно не ожидал! Положим, основания зуб на меня держать у тебя были, но что ты будешь мстить мне таким мерзким, вонючим, таким влагалищно-спирохетным методом!.. Как ты мог, Арсений Андреич?! Как ты мог, шеф?!!

Аббас кричал, брызги его слюны долетали до моего лица. Его ненавидящий взгляд жег мне зрачки, и мне стоило большого труда не отвести глаза. Хорошо, что теперь я точно знал, что двенадцать лет с Ивой не были банальной местью, но это знание не давало ясности в вопросе, что отвечать. Вроде бы, какой смысл отпираться, все ясно, тем более, что «иных уж нет», ничья честь не пострадает. Бросить презрительно: «Да пошел ты, я любил ее, а ты можешь извращать это, как хочешь!» — словно, уходя, громко хлопнуть за собой дверью, и дальше — будь что будет? Или, как в преферансе, не торописться бросать карты — даже если проигрыш очевиден, противник ведь может и ошибиться?

— Я не понимаю тебя, Аббас, — ответил я. — Напрасно ты пытаешься испепелить меня взглядом. Да, твоя жена всегда мне нравилась, с той самой минуты, когда ты у меня в офисе показал мне вашу свадебную фотографию. Но у нас с ней никогда ничего не было.

Лицо Аббаса дернулось, и он отвел взгляд. Снова вынул сигареты, закурил, бросил спичку на пол, даже не удосужившись затушить. Спичка догорела, оставив на лаке черное пятно.

— Ну, что ж, шеф, уважаю, — усмехнулся он. — Золотое правило: «Много скажешь — много дадут, мало скажешь — мало дадут». А ничего не скажешь — ничего не дадут, так? Только у меня, как у того прокурора, доказательство есть неопровержимое, оно твою несознанку бьет, как туз шестерку.