Дотянуться до моря

— Ненавижу тебя, ненавижу! — до неузнаваемости изогнув черты лица в подобие какой-то злой маски, зашипел мне в лицо Аббас. — Только сейчас понимаю, что я всегда тебя ненавидел. Мать говорила — внук человека, из-за которого сгинул твой дед — это твой враг, а я не понимал, почему. Мать умная, смеялась — это на генетическом ровне, это как вендетта, Монтекки и Капулетти, он твой кровник, ты обязан ненавидеть этого человека. Раз уж судьба свела вас, отомстить ему — твой долг. Я не верил, думал, что мне просто хочется доказать тебе, что я лучше, что ты недооценил меня, и поэтому я сделал так, что твой компаньон Саша Качугин тебя подставил и кинул. Мне даже было немного не по себе, я каялся, какая же я, в сущности, сволочь, вот ты — благородный, хоть и дурак. Но ты не стал злоупотреблять благородством, ты уел меня оттуда, откуда я не ожидал. Мать говорила — они, Костренёвы, такие, его дед у твоего деда бабу забрал, и этот твою сучку-жену заберет. Я не верил, а ты трахал ее, и получал от этой мести ни с чем не сравнимое наслаждение. Получал ведь? Получал, я уверен, я знаю!

В прихожей лязгнул замок, гулкий раздался недовольный голос капитана:

— Долго еще? У меня график!

— Пять минут! — через плечо раздраженно закричал Аббас. — Пять минут, капитан, закрой дверь, не мешай!

сильно оттолкнулся руками, выпрямился. Достал сигарету, закурил, нервно зашагал по комнате. Проходя мимо дивана, сбросил на спинку с плеч пальто и молча встал, глядя куда-то в угол. Я смотрел на него, а перед моими глазами стояла та фотография из старого семейного альбома, где молодая мама была так похожа на Иву, какой она была десять-двенадцать лет назад.

— Это не была месть, — хмуро ответил я. — Я любил ее. Честно.

Аббас резко повернулся ко мне, прищурился.

— Ты знаешь, а я тебе верю! — воскликнул он. — Она была самая красивая женщина, которую я встречал в своей жизни, в нее невозможно было не влюбиться! Потом — ну, я сделал тебе козу, ты сделал мне, — своеобразно, правда, но — у каждого свой метод. А насчет вендетты… Ну, подумаешь, восемьдесят лет назад один молодой метростроевец решил отбить у другого бабу, и с этой целью подставил того под 57-ую статью, сбагрил соперника в лагерь, где тот оттарабанил десятку от звонка до звонка. Кстати — вышел, провел на воле три дня и снова загремел в лагерь, представляешь?! Какое счастье, что за эти три дня он успел заделать моей бабке мою мать, а то и меня бы не было, а? Хотя — обычные для того жуткого времечка дела, чего нам-то теперь из-за этого жилы друг ругу мотать, вено? Можно было бы считать, что мы квиты, нет?

У меня екнуло сердце — неужели среды черноты безысходности забрезжила полоска света?

— Квиты? — с издевкой в голосе переспросил я. — Это потому, что мы квиты, ты под видом себя кого-то спалил в машине, и подставляешь под это дело меня? Разливаешь про какую-то вендетту, а на самом деле говняешь просто так, из любви к искусству? Или чтобы доказать, что ты умнее?

Аббас, как ужаленный, снова подскочил к креслу, снова склонился надо мной.

— А ведь знаешь, Арсений Андреевич, я мог бы прямо сейчас исправить эту ситуацию! Вот деньги — триста пятьдесят тысяч евро. Я даю по пятьдесят тысяч каждой из горилл, что ждут за дверью, их там как раз, по-моему, семеро. А, нет, шестеро — ну, ничего, капитану достанется сотка. Как ты думаешь, за сколько лет безупречной ментовской службы он заработает сто тысяч евро? Лет за десять? И прошу их тебя отпустить, а? Как думаешь, согласятся? Согласятся, думаю, согласятся! Еще и за выпивкой с хавчиком метнутся! Что будем пить, шеф? Как когда-то — Хеннеси? А закусим? Черной икоркой? А на службе скажут, что не нашли тебя, не застали дома. Или, если уже доложились, скажут — утёк, выпрыгнул с четвертого этажа и утёк. Нет, не утёк, улетел! Как Бэтмэн, ха-ха! Чё хошь скажут за такие бабки, думаю! Ты недельку где-нибудь покантуешься в бегах, а я, когда буду достаточно далеко, пришлю тебе убедительные доказательства того, я что я жив, и ты восстанавливаешь назад свое доброе имя. Получаешь, так сказать, назад свою жизнь. Что скажешь, шеф? Ты не против такого плана?

Я замер — неужели все это искренне?

— Не против, — сглотнул слюну я.

Аббас растянул губы в широкой, но какой-то непонятной, деланной улыбке.

— А вот я — против, — тихо и внятно сказал он. — Потому что ты не только до жены моей добрался, чтоб ей на том свете покоя не было, суке похотливой. Ты до дочери моей добрался, до Дарьи моей, до морюшка моего. Она — это тоже не месть? Ее ты тоже любишь?

Я взглянул в его горящие глаза и понял: что-то объяснять, доказывать — бесполезно.

— Откуда ты знаешь? — хмуро спросил я.