Дотянуться до моря

— Ага, когда мамаша вернулась. Я купаться ушла, а телефон в номере остался, потому что мать мне его еще типа не вручила. Я свой исходящий звонок, ясно, затерла, а тут ты. Она, конечно же, врубилась, как ты можешь на только что купленную местную турецкую симку звонить. Спалил меня, короче, конкретно. Если бы не Софин звонок, что отец разбился, не миновать бы мне с мамашей новых разборок, потому что с этого моего звонка у нее в голове четко прозвенело, что я к тебе дышу неровно.

— А когда ты в Мариуполь рванула, с понтом к Володе, у вас как прошло? — осторожно спросил я. — Потому что после твоего отъезда она жене моей телегу накатала, слила ей про нас с тобой и что было, и чего на тот момент еще не было — все, в общем.

— Следовало ожидать, — скривила губы Дарья. — Я когда уезжала, мать только спросила: «Куда?» Я сказала, что в Харьков к Володе, и все. А она уже в дорогу мне эсэмэску прислала — мол, знаю, ты не к нему едешь. Я не ответила, что мне ей было сказать? Тогда она прислала еще одну — мерзкую, ужасную.

— Какую? — спросил я, уже догадываясь о содержимом.

— Мол, прежде чем с кем-то трахаться, пораскинь мозгами, кто мог убить твоего отца, — жестко ответила Дарья.

Я подумал, что за все время нашего общения вопрос о том, как погиб Аббас, Дарья ни разу не затронула.

— И что же ты? — нахмурился я, — Пораскинула?

— Пораскинула, — усмехнулась Дарья. — Ну, во-первых, исходя из того, что я знаю о тебе, уверена, ты не стал бы мстить врагу через столько лет после того, как между вами все отгремело. Отец — злопамятный, он мог бы. Ты — нет. Во-вторых, получается, что мать, предупреждая меня, сама продолжала якшаться с убийцей отца, лила слезы, что ее бросили? Нет, я по поводу ее «облико морале» особых иллюзий никогда не испытывала, ты знаешь, но такой беспринципной сукой мамаша, царствие ей небесное, точно не была! И, значит, мне она врала, от тебя пыталась отвадить.

Я вспомнил Иву, траурно раздевающуюся передо мной в их с Аббасом супружеской спальне. Вспомнил ее совершенно пьяные глаза и совершенно трезвые слова тогда в кафе. Вспомнил, как Ива по телефону клялась, что, конечно же, не считает, что Аббаса мог убить я, но тут же, оказывается, пишет дочери прямо противоположное. Интересно, насколько критическим могло бы быть отношение Дарьи к матери, если бы дочь знала о ней решительно все?! Я попытался заглянуть Дарье в глаза, но мешал столб огня.

— Есть еще «в-третьих», — вслух подумал я.

— Что ты не такая сволочь, чтобы соблазнять дочь убитого тобой бывшего друга? — засмеялась Дарья. — Сам себя не похвалишь, да?

— Ну, вроде того, — стеснительно улыбнулся я, в который раз подивившись Дарьиной остроте. — Долго нам еще?

Мой вопрос повис в неожиданной тишине, потому что Дарья как раз выключила мотор.

Мы стояли на куполообразном возвышении посреди бескрайней равнины. Прямо над нашими головами высоко-высоко в розово-сиреневом небе пылали две звезды — желтая и голубая. Края горизонта удивительным образом задирались вверх, и я сообразил, что мы на дне какого-то гигантского кратера. Присмотревшись, я разглядел, что стенки кратера рукотворные, вырубленные в породе в виде ступеней. «Так это же трибуны! — понял я. — Это театр, что-то вроде Колизея!»

— Здесь уместится больше Колизеев, чем ангелов на кончике пера! — пояснила Дарья. — Это МПКССЖ — межгаллактический перформансный кратер имени Солипсического Смысла Жизни. Под это дело размерами не подходила ни одна планета, специально охладили и выдолбили красный гигант, который с орбиту нашего драмтеатра размером. МПКСЖ вмещает сто четырнадцать тысяч на десять в степени бесконечность зрителей, и то некоторые перформансы приходится в две смены запускать, как солдат в баню.

— А сегодня что за перформанс? — спросил я. — Ты ведь говорила, что участвуешь?

— Да, уж, — жеманно присела на книксен Дарья. — Как же-с без меня-с? Перформанс в честь такой персоны без меня никак не может пройтить! Ладно, я побежала готовиться!

— Что еще за персона? — ревниво крикнул я ей вслед, но Дарьи уже и след простыл.