Дотла (СИ)

Соню мало интересует то, что творится кругом. Она не замечает калейдоскопа вытянутых, страждущих лиц, запавшие глаза, дикий пьяный гогот, не слышит звуки выстрелов и чьи-то крики, не знает, сколько проходит времени, как давно она сидит час за часом и наблюдает за человеком, которого так знала хорошо когда-то. Подмечает, как часто он проводит рукой по волосам, и пальцы цепляют светлые пряди — у Ньюта лезут волосы. Видит, как много на его теле темных пятен, на самых открытых участках кожи: руках, груди, видной в вырезе растянутой рубашки, щиколотках и голенях — отметины смерти, синяки или что похуже. Она замечает и его тусклый взгляд, взгляд человека, который понимает, что сходит с ума. Он ведь мальчик еще. Все они — дети. Соня сама ребенок. Только она давно себя таковой не ощущает. Она забыла, что такое игрушки, платья, банты и рюши. Знала когда-то, наверное. Соня хочет, чтобы он жил. Отчаянно и яро желает невозможного. И улыбку его, и внимательный взгляд светлых глаз. Раньше Ньют часто смеялся, хитро так щурился, запрокидывал голову, тянул длинную шею, и его кадык двигался вверх и вниз. Соня помнит это хорошо. Так хорошо, что душат слезы. Она размазывает грязь по щекам и продолжает смотреть на юношу.

— Ньют, — она зовет, а он не отвечает.

И всюду хлябь такая. Человеческий сор и отходы, затхлый запах гниения. У Сони чешется кожа, хочется рвать на себе волосы от острого, неприятного ощущения копошения. Ногти все себе обломала, коростой покрылась. Но все сидит, не уходит. Девушку будто никто и не замечает. У них своя небольшая компания, где главой является Мэтт. Соне кажется, что он был когда-то бандитом или служил в армии. У него совершенно точно военная выправка и командный голос. Он часто собирает свою группу, и они уходят куда-то. Ньют — с ними. И тогда Соня остается одна.

Помещение похоже на большой каменный гараж с высоченными потолками, с хрустящей землей под подошвами кроссовок, без окон. Если крикнуть, то эхо отразится от каждой стены, вернется прямо в уши. Соня носа на улицу не показывает. Рассматривает размалеванный граффити камень, натягивает на свои худосочные плечи тонкую куртку, забивается в какой-то угол, туда, где теплее, задирает голову и долго смотрит, как сверху капает вода — она просачивается из дыр на крыше. Хряскосанаторий гудит ночами как улей. Она слышит крики и удары, стрекотание и выстрелы. Это такая карусель смерти. Жизни здесь нет. Мэтт и его команда уходят часто. И Соня вновь остается одна. Иногда ей кажется, что Ньют надеется на ее исчезновение. Вот придет, а ее тут нет. И все. Это всего лишь глупое ощущение, это даже не прочитать по его глазам, потому что он никогда на нее не смотрит. Юноша лишь приносит ей еду. Подходит, ставит консервную банку на каменный бордюр рядом с девушкой и уходит. Иногда оставляет на ступенях лестницы. Соне хочется устроить глупый бунт, не взять, возмутиться, не съесть. Но она и так измотана и слаба, поэтому давит эмоции, подчиняется рассудку.

— Ньют…

Девушка повторяет его имя раз за разом. Чтобы услышал, чтобы откликнулся. Но ничего не происходит. Словно он отгораживается от мира глухой стеной. А обет молчания будто дают все. С ней вообще никто не говорит, никто не замечает. Соне хочется выть и скулить. Беспомощность угнетает, давит где-то внутри, убивает зародыш надежды. И жжет под самыми ребрами. Соне хочется плакать. Ей страшно в этом месте, окруженной безумием в чистом виде, страшно, что человек, бывший частью ее мира всегда, вдруг оказывается так далек и отчужден, страшно за неизвестность будущего. Если она сгинет здесь, то будет виновата сама.

Соня боится хватать его за руку, останавливать на ходу. Она знает, что Ньют опасен. Возможно, ударит, зашипит что-то жесткое и чумное на ухо, оставит ярко-алый след на ее белой коже. И тем лучше! Пусть так. Значит, заметит, значит, признает ее существование. Соне почти что хочется вывести юношу из себя. Она ловит его за руку, когда Мэтт и компания возвращаются около часа ночи. Словно бледный призрак перехватывает пальцами мужское запястье. Ньют напрягается мгновенно. В густой темноте он не различает женское лицо, но понимает, кто таится во мраке. Соня хорошо помнит несколько мгновений той ночи, когда юноша дергает ее на себя, когда ее тело бьется о его, и она чувствует, насколько худым и изможденным он стал, ощущает каждую бесстыдно выпирающую кость, и сильное кольцо его рук, сжимающих ее так рьяно, до боли. Она ощущает его сбитое, неспокойное дыхание в своих волосах, горячий шепот на ухо. Ньют такой живой, такой настоящий. Ей хочется пальцами прикоснуться к его лицу, провести по всем знакомым чертам. Но руки ее деревенеют от твердой хватки, и тело жмется к телу.

— Уходи отсюда, — рычит он ей в самое ухо, — убегай, пока не стало слишком поздно.