Дотла (СИ)

Он отпускает ее так же неожиданно, как и ловит в свои объятия. У Сони сердце колотится, а спина Ньюта уже растворяется во мраке помещения. Девушка приваливается к холодному камню стены, лопатками ощущает его шершавую поверхность. У нее пальцы дрожат, и кожа хранит чужое тепло. Соне хочется рыдать. Выть и выть. За жестокость мира, за его аморальное устройство, за то, что все люди — звери. Она начинает ненавидеть себя за собственное решение. Лучше бы не возвращала память, лучше бы ничего не помнила. Ни мир до, ни его. Неведение сладко — так проще жить. Остался бы он в ее памяти мальчиком, вызывающим странную симпатию. А она помнит, все помнит. И от этого хочется головой о стену.

Как-то вечером, когда дневная жара уже спадает, и воздух становится легче, не давит на носоглотку, в свете заходящих лучей солнца Мэтт притаскивает мальчонку. На вид ему лет шестнадцать, чуть младше самой Сони. Одного уха нет и вся голова плешивая. Соня смотрит из-за угла. Мэтт говорит, что малец им нужен, швыряет его к стене и приказывает сидеть на месте тихо. Девушка хмурится. Этим людям деньги зачем-то нужны. Соня знает, что они ходят на черный рынок, сбывают там краденое, запасаются оружием. А еще Соня слышит про черный рынок органов. И от этого ежиться хочется. Но ее действительно никто не трогает. И Соня все больше приходит к выводу, что это из-за Ньюта. По крайней мере, Мэтт относится к нему с симпатией и даже уважением. Имен и лиц других девушка почти не знает. И знать не хочет. Чем меньше она видит всех этих людей, тем лучше. Но появление паренька ее настораживает. Он больше похож на хряска. Есть какое-то латентное безумие в каждом его движении. Да и на цепь его сажают. Мэтт прикладом автомата бьет мальчишку в висок, и тот валится на запачканный в грязи камень.

— Зачем он вам?

Соня называет себя дурой, но все же вырастает своей маленькой и хрупкой фигурой перед Мэттом. Мужчина лишь удивленно вскидывает брови, ведет бритой налысо головой.

— О! Ты еще тут, — и растягивает рот в сальной улыбке. — Паренек тебя все еще не оприходовал?

Соня сжимает челюсть. Ей неприятно и оскорбительно, но Мэтт больше шутит. Она не чувствует в нем злобы и агрессии по отношению к ней, этого холодного скользкого чувства, которое обнимает горло, словно пальцы утопленника.

— Зачем вам этот мальчишка?

Соня кривится, когда ей выкручивают руку. Она зубы сцепляет, голову чуть вперед наклоняет.

— Ты всегда была такой смелой? Или окончательно потеряла страх, когда пошла за своим парнем? — у Мэтта медвежьи руки. Девушке больно, но она закусывает нижнюю губу, прокусывает ее до самой крови, терпит, а чужой голос ударяет в виски. — Тебя никто не трогает из-за него, из-за Ньюта. Надеюсь, что ты это поняла. Его тут уважают. И ему очень хреново от того, что ты здесь. Вали отсюда подобру-поздорову и не задавай таких опасных вопросов. Усекла? — мужчина разворачивает девушку лицом к себе. — Кивни, если поняла? — Соня молчит, не сводит странных, ревущих каким-то мрачным чувством глаз с чужого лица. — Кивни! — и на руку ее давит.

— Поняла, — проталкивает девушка сквозь зубы. Бунт. Вызов. От Харриет, что ли заразилась? Или жизнь ее этому научила?

Мэтт отпускает ее, и девушка трет зудящее плечо.

— Ньют, — произносит она уверенно в спину мужчины, — он… — и тут голос дрожит, интонация падает. Соне хочется проклясть себя за слабость. Она не умеет. Не предназначена для всего этого. У Харриет получалось лучше. У любой девочки в Глэйде получалось это лучше, чем у нее. Но, тем не менее, лишь она, будучи иммуном, оказывается здесь по собственной воле и собственному желанию. — Он действительно не хочет говорить со мной?

Девушка слышит харканье, какое-то лаянье, а потом понимает, что Мэтт смеется. Мужчина разворачивается на пятках, смотрит на нее, качает головой. И в этот самый момент так отчетливо напоминает бывалого солдата, которого удивляет наивность юных мальчишек.

— Молодость, — фыркает Мэтт и трет своей пятерней бритый череп, — да он трясется за тебя, дура ты этакая! Сваливай отсюда. Уходи. Увидела его и уходи. — Мужское лицо на мгновение преображается, светлее будто становится, — это ценно, что есть еще такие женщины, как ты. И Ньют не простит себе, если ты где-то здесь потеряешь свою очаровательную головушку.