Доверие

Он думал, что Трауб провожает его до дверей комнаты. Но тот своими неслышными шагами пошел за ним в сени. В темных сенях лицо его наконец стало видно — белое, блестящее от волнения. Трауб вдруг сказал как-то мимоходом и все же тоном человека, мимоходом говорящего об очень важном:

— Еще один вопрос, Ридль, верите вы в грядущую встречу с Катариной?

— Боюсь, что нет, — отвечал Ридль.

— Боитесь, — произнес Трауб, — значит, есть еще тень надежды, пусть только тень.

— Я ведь уже ответил вам. Простите, меня ждут, я должен спешить.

Трауб распахнул дверь на улицу, в ветреный осенний день. По пути сюда Ридль не замечал погоды, сейчас ветер выхватил слова из уст Трауба. Трауб спиной прижал дверь к стене и сказал:

— Если даже совсем слаба ваша надежда, если она всего-навсего сомнение в сомнении, то и эта малость, Ридль, единственно настоящее, все остальное — ложь и суемудрие. Думайте об этом, когда страх овладеет вами… Скоро ли вы снова приедете в Штаргенгейм?

— Никогда, — отрезал Ридль.

— Тем не менее, — продолжал Трауб, — мне очень важно знать, как будете вы жить в дальнейшем. Мне бы также хотелось познакомиться с вашей второй женой. Не сердитесь, вы, конечно, найдете себе вторую жену. Дети земли женятся и выходят замуж…

— Будьте здоровы, — перебил его Ридль. Он чувствовал, что Трауб смотрит ему вслед. Трауб сошел с крыльца. Он стоял на ветру и выглядел изможденным и старым от того, что он узнал.

В дороге Витт ворчал:

— Надо было раньше выезжать из Редерсгейма, я ведь не знал, сколько раз вы собираетесь останавливаться. — Он злился, потому что Ридль ограничивался кратким:

— Ладно уж, ладно!

Не ради Ридля, а ради коссинского завода Витт умудрился нагнать опоздание, так что Грейбиш, завидя Ридля, воскликнул:

— Вот здорово, минута в минуту! — и добавил: — При этом вы не пруссак, а здешний уроженец.

Прежде чем заняться изучением старого договора — межзональное соглашение, заключенное летом, допускало полный его пересмотр, — Грейбиш велел подать вино и закуски.

Ридль вспомнил о двух коссинцах, которые были здесь в тот день, когда аннулировался первый договор, «к величайшему моему огорчению», как заметил тогда Грейбиш.

С недоверием, словно Грейбиш намеревался его подкупить, смотрел тогда молодой Фирлап на яркие, острые закуски и разные сладости. Ничего подобного в Коссине тогда не было, как не было, вероятно, и теперь. Ридль в этих делах не разбирался, его хозяйством ведала мать. Позднее Фирлапа послали на спецкурсы повышать квалификацию. Из этого выйдет толк, думал Ридль, такой парень сумеет где хочешь приспособиться, хоть в Каире.

Грейбиш разложил свои бумаги. Он вертел языком за щекой, от чего его круглое лицо казалось веселым.

— Расскажите-ка мне сначала, — сказал он отчасти из любви поговорить, отчасти же чтобы выиграть время, — как там у вас обстоят дела? Я не стараюсь выведать государственные тайны, но в последний раз вы сами говорили, что в этом году у вас будет готов прокатный цех и еще бог знает сколько всего и что вы будете иметь собственный металл с собственного завода, ну и как, управились вы с этим?

— Если не ошибаюсь, — сказал Ридль, — домна вошла в строй, то ли когда я был здесь в последний раз, то ли вскоре после моего возвращения.

— У вас в Коссине, — сказал Грейбиш, — неприятностей тоже хоть отбавляй, не из-за меня, упаси боже, мое дело сторона. Из-за людишек, которые вдруг удрали обратно к старику Бентгейму, сам я, по правде говоря, его недолюбливаю и никогда не пойду на объединение с его фирмой, не собираюсь этого делать, сколько бы он ни злился.

Ридлю на ум не пришло ничего, кроме ходячего оборота:

— Незаменимых нет. Мы давно позабыли о тех, кто сбежал.

Грейбиш как бы в утешение заметил:

— У нас тоже конкурент нередко сманивает нужного и порядочного человека. Более того, случалось, что порядочный человек кончал с собой.

Этот в курсе дела, подумал Ридль, уже пронюхал об истории с Рентмайром.

— Но мы и о худшем умудряемся забывать, — продолжал Грейбиш. — Никто больше не говорит о том, что на масленице какой-то пропойца застрелил Отто, старшего сына Бентгейма. Разве что на следующую масленицу кто-то мимолетно о нем вспомнил. А там, глядишь, траурный год истек. По-моему, даже и для отца. Второй сын, Эуген, единственный наследник, тот, пожалуй, будет посговорчивей.

— Вчера мы проезжали мимо их завода, — сказал Ридль, — он тянется от Редерсгейма до Хадерсфельда. — Он открыл портфель, чтобы вынуть бумаги. На мгновение удивился, что это за сверток попался ему под руку, и недоуменно сдвинул брови.

— Это могучий треугольник, — сказал Грейбиш. — По шоссе вы ехали вдоль одной его стороны. Старый бентгеймовский завод, этот рейнско-майнский треугольник, уже тогда достаточно внушительный, с успехом можно было бы засунуть в любой угол новой территории.