Доверие

Тот же самый порочный круг, думал он, который нам надо было прорвать много лет назад, когда я впервые сюда приехал. Они все еще артачатся. Не все. Но очень многие. И я должен этот круг разогнуть, как кузнец железо. Мы говорим: больше работать. Они отвечают: сначала жить лучше. Тогда можно и о работе говорить.

Прав Ульшпергер? Или неправ? Многие еще недавно шутя выполняли норму. И вдруг им надо затратить на это максимум сил; чтобы ее выполнить, они должны работать не покладая рук и потому уверены, что к ним предъявляют чрезмерные требования. А между тем наш завод выдает куда меньше продукции, чем может и должен выдавать.

Какой-то паренек пробежал мимо него и весело крикнул:

— Доброе утро, товарищ Рихард!

Другой прошел не поздоровавшись, сделал вид, что не узнал его. Еще один, немолодой рабочий — Рихард никак не мог вспомнить его имени, хотя не раз имел с ним дело, — улыбнувшись не без хитрецы, преувеличенно вежливо ему поклонился. Потом прошли двое, неся что-то тяжелое, и пробурчали приветствие себе под нос.

Уже подходя к прокатному, Рихард вспомнил, что Гербера сегодня нет на заводе. Он проработал две смены подряд — наблюдал за монтажниками — и теперь отсыпался дома.

Вдруг он почувствовал, как остро ему недостает в эти дни Роберта Лозе. Даже Гербер не может его заменить. Что же такое особенное было для него в Роберте? Что они бог знает как давно друг друга знали, насквозь знали? Не в этом дело. Не только в давности. Мы были друзьями, Роберт Лозе и я. Были и врагами. А потом опять сдружились. Одно время я считал Роберта беспокойным, ненадежным человеком. Раньше он часто спрашивал у меня совета. Мало-помалу я стал меньше нужен ему. И сегодня нуждаюсь в Роберте, наверно, больше, чем он во мне. То, что было мне важно, он понял. И для него это стало не менее важным. Осветило путь, которым он пошел. Я пошел другим путем. Но тоже добрым, надежным… Как бы мне хотелось сегодня поговорить с Робертом!

Партийное собрание отложили на следующий день. В новом постановлении Политбюро предложило отменить указания, вызвавшие недовольство. Ульшпергер срочно созвал совещание, на котором и зачитал это сообщение. Знал ли он уже о содержании такового, когда Рихард приходил к нему, или был озадачен не меньше Рихарда, считал ли он постановление правильным во всех его частях, об этом Ульшпергер и словом не обмолвился. Люди, им созванные, приняли к сведению важнейший документ, с которым их ознакомил директор, и разошлись.

В цехах, как заметил Рихард, рабочие волновались, хотя и помалкивали. Он задавал им вопросы, но в ответах не слышал ни радости, ни удовлетворения, скорее предвзятое нежелание о чем бы то ни было разговаривать.

На партийном собрании те, на кого, по его мнению, можно было положиться, к примеру Гюнтер Шанц и Эрнст Крюгер, говорили:

— Ох, как они теперь задаются, Вебер, Янауш, Улих и другие.

Эрнст Крюгер был привержен к Рихарду со времени первого собрания в Коссине. Рихард тогда проник в душу этого парня, как хотел проникать во все души. Он, можно сказать, перевернул жизнь Эрнста Крюгера.

— Почему задаются?

— Надо, мол, и дальше стоять на своем, а там уж те начнут помаленьку сдавать позиции, — отвечал Эрнст.

4

На той же неделе к Рихарду подошел Пауль Меезеберг и заявил, что ему необходимо срочно с ним поговорить. Рихард ждал, что Пауль выскажется о решении партии и о том, какое воздействие оно оказало на коллектив. Но Пауль, к его удивлению, в достаточно резком тоне заговорил о деле Томаса Хельгера. Как это свойственно очень взволнованным людям, он полагал, что Рихард, конечно же, в курсе истории с Томасом. Но Рихард попросил его все изложить по порядку и с самого начала, что тот и сделал с большой охотою. Под конец он сказал: на совещании, состоявшемся на прошлой неделе, директор производственной школы заявил, что невиновность Хельгера давно уже юридически доказана. И с партийной точки зрения надо дать ему возможность полностью оправдаться. Он, Пауль Меезеберг, с этим не согласен. Такая снисходительность многих поощрит вместо неуклонного выполнения своих обязанностей заниматься разным баловством.

Рихард с удивлением его слушал. Когда тот произнес имя Томаса Хельгера, ему вспомнилось, как высоко ставил Роберт этого паренька. Он спросил:

— Это тот самый Хельгер, который готовил Роберта Лозе — он теперь на заводе Фите Шульце работает — к экзамену на инструктора производственной школы?

— Да, — подтвердил Меезеберг. Он не вспомнил, что сам возражал тогда против посылки Роберта Лозе на курсы инструкторов, а следовательно, позабыл и о том, что остался в дураках, когда молодые рабочие вступились за Роберта. Неправильное свое суждение он забыл немедленно и вполне основательно. Ему бы и во сне не приснилось, что теперешняя его позиция может иметь нечто общее с тогдашней. А вот Эдуард Ян, директор производственной школы, вступился за Томаса, как в свое время вступался за Роберта.

— Томас Хельгер пошел по плохому пути, — твердил свое Меезеберг. — Он всех нас разочаровал.

— Пришли-ка его ко мне, — сказал Рихард.