Доверие

— Уважаемые дамы и господа, прошу вас надеть пальто и взять бинокли, уже видна земля.

Берндт испугался, когда понял, что это не тучи на небе так равномерны, так угловаты, что это небоскребы с поразительной быстротой надвигаются на него. Ему почудилась какая-то опасность, будущее его было непроницаемо. В своем одиночестве он цеплялся за ближайшее. И сейчас вдруг стал опасаться за свой более чем скромный багаж, который уже запестрел разноцветными наклейками и вдруг исчез.

Поднялся шум, суматоха. Никто ни о чем его больше не спрашивал. О нем забыли.

В этот день Джин впервые обнаружила, что ее подруга умеет волноваться. Элен уже несколько часов стояла на своем излюбленном месте и смотрела, смотрела. Вдруг она ринулась в каюту и обняла Джин, восклицая:

— Идем, скорей идем наверх!

— Что случилось?

— Пойди погляди, ничего прекраснее нет на свете.

— Дорогая моя, — заметила Джин, — я раз десять уже совершала это путешествие. Даже во время войны, среди мин.

— Теперь я могу тебе признаться, — сказала Элен, — я так боялась в Европе, что никогда не вернусь назад.

Джин покачала головой. На этот раз она первая упомянула об Уилкоксе.

— Если ты и разошлась с ним, почему ты не могла поехать на родину?

Они уже сошли на землю, когда Элен вдруг схватила за руку свою подругу.

— Взгляни вон на того человека, он ехал на нашем пароходе!

— Ну и что?

— Мне кажется, ему надо помочь.

Берндт беспомощно озирался. У него кружилась голова. Он не знал, как достать такси. И начисто позабыл, что его должен встретить, так во всяком случае заверял Уилкокс, служащий «Stanton Engineering Corporation».

В полнейшем изнеможении он уже готов был опуститься наземь там, где стоял, когда к нему подошел молодой человек с веселыми глазами и спросил, не он ли профессор Берндт. У Берндта как камень с души свалился. Чувство одиночества обернулось благодарностью, дружелюбным расположением к незнакомцу, который тотчас же взял над ним опеку. Вскоре они уже сидели вместе в ресторанчике небольшой гостиницы. У себя в номере, по-домашнему уютном, как ему показалось, Берндт обнаружил свои чемоданы. Все выглядело иначе, чем он представлял себе на пароходе. Молодой человек осведомился, не заехать ли за ним вечером, чтобы пойти в театр или совершить поездку по городу. В ответ на извинения Берндта за плохой английский язык сказал, что этой беде нетрудно помочь, — если профессор пожелает, он может завтра же приступить к занятиям английским языком, разумеется главным образом по своей специальности. Но он советует профессору вначале отдохнуть и осмотреться. Какой симпатичный и душевный молодой человек, подумал Берндт.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

В последнее время учеба у профессора Винкельфрида на эльбском заводе давалась Томасу труднее, чем раньше.

Он уже не пожимал плечами, когда Хейнц Кёлер говорил:

— К вечеру мы конченые люди. Теперь и ты это почувствовал. И наверно, понял, что я имел в виду, говоря: «твое государство и все, что оно для тебя делает, как растит твои способности и так далее…» Прежде всего надо влезть на трамплин не расслабившись. Чтобы пуститься вплавь. Чтобы они послали тебя в высшее учебное заведение. Ты, Томас, внушил себе, что достаточно забраться на трамплин, а с плаваньем это ничего общего не имеет.

— Имеет, конечно, имеет, — воскликнул Томас. — Это все тесно связано… — Он вдруг задумался.

— С чем?

— Со способностями.

Теперь пришел черед Хейнца пожать плечами.

Ридль в любую минуту готов был объяснить Томасу то, что оставалось ему не до конца понятным у Винкельфрида. Винкельфрид по доброй воле вызвался вести этот курс. Но его добрая воля сильно разнилась от помощи Ридля. Винкельфрид ничего не имел против, чтобы люди, в которых он был хоть как-то заинтересован, знали: он по доброй воле взял на себя эти обязанности. Случалось, он излагал какой-нибудь материал столь поспешно, что ученики думали: не так все идет гладко, как им поначалу казалось.

Глаза Томаса светились торжеством, когда ему удавалось понять какую-то трудную мысль. Тогда и Ридль чувствовал приток новых сил. В юности он ощущал такое же торжество — ага, сложный, запутанный мир, вот я и разгадал твои хитрости! — и пребывал в таком же обалдело-счастливом состоянии, докопавшись до истины. Томасу он говорил:

— Не сдавайся. Из тебя будет толк.

Мать Ридля, на всем экономя и тайком прикапливая гроши, дала ему возможность учиться. Томас, в это Ридль свято верил, жил в лучше организованном, более светлом мире.

На письменном столе Ридля стояла фотография его покойной жены Катарины. О ней чего-чего только не рассказывали на заводе! Томас, дожидаясь Ридля, с интересом ее рассматривал. И чем дольше он вглядывался в фотографию, тем сильнее нравилась ему эта женщина. Ее взгляд, на него устремленный, нельзя было назвать печальным, но в нем читался укор. Кого-то она ему напоминала. Кого же именно? Уж конечно, не Лину.