Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Димитрий Бобышев – ленинградский поэт. Причем, Ленинград – не только его бывший адрес. Ленинград – эстетическое понятие. Обозначение школы. Знак литературного качества.

Великая Ахматова ценила поэзию Бобышева.

За что?

Видимо, за предельную искренность. За отточенное мастерство. За глубокое религиозное чувство, которым проникнуто его творчество.

В общем, за талант.

Ахматова посвящала Бобышеву стихи. Не многие удостоились подобной чести.

Полагаю, что в мемуарах Бобышев сполна рассчитался за свою негероическую судьбу на страницах «Нового американца». Интересно, что Довлатов успел поквитаться с ним заранее. Читаем очередную колонку Довлатова «Быть мужчиной», посвященную статье Вайля и Гениса «Бардак в мире секса». Казалось бы, где здесь место для разборки с Бобышевым. Все находится, все есть:

Есть у меня предмет особой гордости. За 37 лет жизни я не испортил отношений ни с кем. Ни с одним человеком. Ни с мужчиной, ни с женщиной. Даже члены партии со мной любезно здоровались.

А здесь у меня десяток явных врагов.

Как это получается? Очень просто. Есть у меня тут знакомый. Поэт. Из Ленинграда. Хороший парень. Дал мне стихи. Естественно – дрянные. Дома я бы ему сказал:

– Ты гений, Витя, явление, Монблан!

И мы бы продолжали дружить.

Здесь – все по-другому. Здесь у меня – газета. А печатать стихи – нельзя. Они плохие. Значит, надо говорить правду. Короче, вернул ему стихи. А он мне написал:

«Ты – жлоб. Я еще в Ленинграде слышал, что ты продался богатым евреям…»

Теперь мы не дружим. Жаль…

Очередной парадокс: как раз «антисемитизм» – это то, что Довлатов с симпатией отмечал в поэте. Из письма Ефимову от 10 марта 1980 года:

У нас по соседству живет Дима Бобышев с женой-американкой. Он стал добрее и терпимее. Только антисемитизма сдержать не может. Но тут я его понимаю. В здешней среде это трудно.

Вот так причудливо тема поэзии переплелась с еврейским вопросом. Довлатов готовит себя к уходу из газеты, пытается объяснить, почему разрыв необходим ему как писателю. Возвращаюсь к письму Ефимову от 21 января: