Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

А потом я споил Довлатова. Не по злому умыслу, а по незнанию. Дело было так. Как-то в воскресенье вечером, уже довольно поздно, мне домой позвонили испуганные основатели:

– У нас пропал Серёжа, и мы вычислили, что ты был последним, кто его видел. Вы в пятницу с ним вместе из редакции ушли?

– Ну, вместе, – отвечаю. – Все вроде было нормально. Он поехал домой.

– А что вы делали?

– Да ничего вроде. Ну, вышли. Пошли прошвырнуться по Четырнадцатой улице…

– А дальше?

– Ну, дальше было очень душно. Ну, я говорю, давай пивка дерябнем. Ну, дерябнули. Ну и поехали по домам.

– Блин, ты что? С ума спятил?! Ему ж нельзя. Он же алкоголик. Ты же его споил.

Рубин позвонил Елене Довлатовой, которая уехала на время болезни мужа к родственникам в Нью-Джерси. Она раскрыла подробности состояния Довлатова в «сумеречный период»:

– Тебе легко говорить, – сквозь слезы продолжала Лена. – Ты не видел его в таком состоянии. Он превращается в животное. Он может выкинуть из окна мебель. Может выскочить полуголый в магазин за водкой. Он мечется по квартире, как дикий зверь. Когда он засыпает, мы привязываем его тушу веревками к кровати. Запои у него длятся неделями. А потом – депрессия. Когда она наступает, я не знаю, вышел он из дому за молоком, которым лечится, или принесет пиво и начнет куролесить снова.

Рубин составляет план спасения ценного сотрудника. Главный его элемент – Геннадий Житловский – бывший московский врач-нарколог. Еще в Союзе тот занимался подпольной практикой, используя метод запретительной терапии. Пациенту вкалывался препарат на основе дисульфирама, вызывающий блокировку процесса расщепления алкоголя. При употреблении горячительного у человека возникают симптомы сердечного приступа и сильнейшего отравления, вплоть до судорог и потери сознания. Совмещаются два фактора: медикаментозный и психологический. После укола человеку предлагают выпить немного алкоголя для того, чтобы почувствовать действие лекарства. В Америке Житловский работал санитаром, ожидая сдачи экзамена, дающего право вести врачебную деятельность. К нему и обращается за помощью Рубин. Житловский соглашается, хотя и сильно рискует. Довлатов дал согласие. Житловский приходит к Довлатовым. Писатель просто сбегает, объяснив слабодушие наследственностью (Донат перед рентгеном спрашивал медсестру, насколько процедура болезненна). Наконец Довлатов решается. После инъекции и ухода Житловского он находит в мусорном ведре обертку от ампулы, на которой изображены кости и череп. Для мнительного Довлатова подобное открытие оказалось благотворным. Он бодро и деловито рапортует отцу. Из письма Донату Довлатову от 22 апреля 1980 года:

Я совершенно бросил пить. С помощью гениального врача. Он сделал мне укол. Теперь два года будет отвратителен запах спиртного.

Я здесь пил гораздо меньше, чем в Ленинграде. Но и это мешает работе. Сутки загула – уже катастрофа. Вся машина останавливается. Короче, я решил отказаться совсем. Мать ликует.

Четырнадцатого ноября 1983 года Довлатов пишет Смирнову:

Ты, конечно, знаешь, что меня вылечили от алкоголизма, причем сделал это русский доктор, называющий себя «Генька» и будучи сам горьким пьяницей, – обыкновенный российский парадокс.

К сожалению, к тому времени эффект лечения значительно ослаб. Так, 1 апреля 1982 года, спустя три недели после ухода из «Нового американца», Довлатов пишет Ефимову: