Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

В больнице, где лежал Светлов, каждое утро молоденькие медсестры укладывали шприцы в плетеные корзинки и отправлялись делать уколы больным.

Приметив это, поэт сказал:

– Девушки взяли лукошки и пошли по ягодицам…

Или:

Солдаты – по стойке, поэты – у стойки.

Ну и выразительное:

У знатной доярки каждая корова имела свое вымя-отчество.

Сравним эти записи с текстами из «Соло на ундервуде» и «Соло на IBM». Некоторые из них напечатаны в третьем номере «Петуха»:

Как-то Гениса обсчитали в бухгалтерии русского предприятия. Долларов на пятнадцать. Генис пошел выяснять недоразумение. Обратился к шефу. Шеф сказал:

– Какой вы мелочный, Генис! Что такое пятнадцать долларов?! Для вас – ничто! А для корпорации – это большая сумма! Генис от потрясения… извинился…

На историческую тему:

Как-то раз мы беседовали с представителем второй эмиграции. Он сказал:

– Да, нелегко было под Сталинградом… Но и мы большевиков изрядно потрепали…

Я промолчал, запутавшись в биографии моего собеседника…

В будущем писатель постоянно переписывал эти эпизоды. Вот канонический вариант последнего:

Беседовал я как-то с представителем второй эмиграции.

Речь шла о войне. Он сказал:

– Да, нелегко было под Сталинградом. Очень нелегко…

И добавил:

– Но и мы большевиков изрядно потрепали!

Я замолчал, потрясенный глубиной и разнообразием жизни.

Заметим, насколько текст похорошел. Разбивка фразы «ветерана Сталинградской битвы» на две части подчеркнула неожиданность перехода. Последнее предложение, точнее, финал – вывел историю на совершенно другой уровень, показав диковатое несовпадение взглядов и жизненных позиций представителей двух волн отечественной эмиграции – второй и третьей. Перед нами самораскрывающиеся истории, которые намного больше и глубже непосредственного словесного оформления. Mot Светлова просто невозможно доработать, отшлифовать. Они построены на каламбуре, вызывают должный, но однократный эффект, в отличие от довлатовских текстов – настоящей литературы. Писатель прекрасно понимал опасность очутиться в компании сочинителей смешных текстов. Генис в «Обратном адресе» вспоминает:

Перегибая палку, мы считали смех всему мерой, еще не зная, что шутки могут стать нервным тиком и обернуться стебом. Сергей это предвидел. Он ненавидел профессиональных юмористов и боялся, что его к ним причислят.

– Ирония и жалость, как у Хемингуэя, – одергивал он нас без особого толку.

Звучит странно, но Довлатов считал необходимым ограничивать себя в юморе. Об этом он и говорил Вайлю с Генисом. Из письма Владимовым от 16 мая 1986 года: