Довлатов и третья волна. Приливы и отмели

Через три дня 17 января отправлена копия письма Ефимову. Комментируя конфликт, Довлатов замечает по поводу Перельмана: «У него чистая ебанашь по сексуальной линии». Непонятно, как связать гипотетические личные проблемы главного редактора «Времени и мы» с отказом Довлатову в публикациях. В отношении Седых понятие «нашептали» также выглядит несправедливо скромным. Планы новоамериканцев по разорению «Нового русского слова» особо не скрывались. Что касается отношений со «Временем и мы», то Довлатов проблему обозначил сам: «некоторая устная беспечность». Вербальная открытость на берегах Невы и злословие на улицах Нью-Йорка воспринимались по-разному и имели несовпадающие последствия. Злословить в Ленинграде было легче. Меткое недоброе слово доходило до объекта поругания окольными путями, видоизменяясь, нередко теряя имя злопыхателя. Одна из забав ленинградской творческой интеллигенции – высчитывание сплетника. Его сурово наказывали ответным слухом. Тем самым создавалось некое игровое пространство, в котором происходила алхимическая трансформация: через какое-то время «сплетня» превращалась в легенду. «Тело литературы», если разобраться, на клеточном уровне состоит как раз из слухов и сплетен. В Америке авторство скрыть оказалось почти невозможно. Дистанция между клеветником и жертвой зачастую сокращалась до одного промежуточного звена. Как мы помним, с питомицей кафедры чревовещания – Элей Троль – Довлатов выступал вместе, «озвучивая» журнал «Берега». Кроме того, «Время и мы» имел своего официального представителя в США. Им являлся Евгений Рубин, которого представлять читателю не нужно. Теснота привела к тому, что «сплетня» не могла жить своей особой жизнью: развиваться, словесно совершенствоваться, обрастать новыми достоверными деталями. Конфликты Довлатова с «оклеветанными» программировались качеством среды. В виде наказания выбирались самые доступные болезненные средства. Перельман, конечно, вычеркнул Довлатова из списка авторов журнала.

Что касается самого письма, то обращает на себя бодрый тон. Очень точно подобранные слова: «в русских публикациях не заинтересован» – создают необходимое впечатление о работе по продвижению «иностранных публикаций». Зная о подготовке рассказа в «Нью-Йоркере», Довлатов писал с особым чувством – он говорил правду.

Я не зря уделил некоторое время вопросу о природе слухов и скандалов в эмигрантском культурном сообществе. Вскоре Довлатову пришлось участвовать в литературном мероприятии, уже замысел и подготовка которого прошли под знаком ожесточенных разборок, разоблачений и предательств. Напомню, что начало 1980-х проходило под знаком кризиса в международных отношениях. Ввод советских войск в Афганистан, правый поворот в США, в результате которого президентом страны был избран Рональд Рейган, породили новый виток идеологической войны. Свое место в ней нашлось и русским писателям-эмигрантам. В отличие от Союза, где проведение любых крупных культурных акций становилось предметом длительных бюрократических согласований, утверждений, совещаний, американцы поощряли «частную инициативу», которая точечно стимулировалась в самой важной части – финансовой. Подобный метод помогал избегать лобовых обвинений в политической ангажированности. С интересной и, главное, своевременной инициативой, касающейся литературы русского зарубежья, выступила наша хорошая знакомая… Впрочем, сначала прочитайте, а потом попытайтесь сами угадать организатора форума:

В 1980 году у меня возникла идея устроить конференцию по литературе третьей волны эмиграции, собрав в Лос-Анджелесе главных ее представителей, относящихся к различным, в том числе враждующим друг с другом направлениям. К тому времени я уже знала какое-то число русских писателей – и эмигрантов, и советских граждан, – но таких больших мероприятий еще никогда не организовывала; не было у меня и опыта снискания соответствующих грантов: на международную конференцию требовались изрядные средства. Идея зародилась в связи с прибытием в Мичиганский университет Василия Аксёнова по приглашению Карла Проффера. После Мичигана он провел семестр в Университете Южной Калифорнии (USC), куда я пригласила его в качестве «writer in residence».

Да, это Ольга Матич, ангел-хранитель Аксёнова. Не будем удивляться, что американцы пошли навстречу идее: