Дождь в полынной пустоши

«Вот и начнем…» — мотивировал Колин покончить с бездеятельным лежанием на твердых досках.

Облегченно скрипнуло ложе, провожая хозяина. Состругав толстую щепку с лавки, унгриец заклинил засов двери. Вернулся к окну. Кому окно, кому врата в большой чудесный мир непознанного.

«Наичудеснийший, просто.»

Утверждают (врут, наверное?), ночь — время поэтов, влюбленных и котов. Но лишь последние изъявляют желания лазить на крышу и по крышам.

«Ну и еще некоторые,» — выбрался Колин по подоконнику наружу.

Падающий свет с верхних этажей, редко пятнал дорожку мелкого гравия, дотягивался до лап елей, обволакивал гроздья рябин. Тем не менее, достаточно темно, заметить с улицы его предосудительные действия.

«Романтика,» — опробовал Колин опору.

Стена в богатой лепнине и архитектурных украшательствах. Барельефы, картуши, виньетки, арабески, прекрасное подспорье продвижению вниз, вверх и куда вздумается. Добраться к соседям? Пожалуйста. Заглянуть на этаж выше? Нет проблем. К печным трубам захотелось? Вперед! Покататься верхом на флюгере? Для того и ночь ни в чем себе не отказывать.

В лазанье, как и в природе, самый короткий путь отнюдь не по прямой. Колин перемешался по ломанной диагонали. Уверенные навыки и склонность к ноктолопии, позволяли успешно ориентироваться и действовать в темноте. Оценивать и выбирать надежно цепляться, подтянуться, ступать, подвисать и перехватываться. Получалось легко.

Из-под руки неожиданно вспорхнул потревоженный голубь. Колин подождал, нет ли еще птиц. Не хватало всполошить стаю и привлечь к себе внимание. Заодно послушал. Трое мужчин ужинали.

— … Вошел в силу Кинриг. Вошел. Неизвестно кто кого переломит. Он короля или король его.

— Кабы не оконфузились на Всполье, сидеть бы солерам и не рыпаться. И Кинригу твоему первому.

— Оконфузились… Ты уж не стесняйся, не с городским советом объясняешься. Вломили любо-дорого. Шли к тоджам землицей разжиться, а положили десять тысяч не самого плохого народа. И не разжились, а еще и своего приплатили. Ответить бы да некем.

— И не на что.

— Сказывают, Кинриг с Гусмаром сулились королю предоставить весной пятнадцать баталий наемников.

— Пятнадцать!!!! Нихера у них деньжищ! Откуда берут? С аллода столько не наколотишь. С фьефа не выжмешь. С монетного двора разве что…

— Ну, я в их доходные книги не заглядывал, откуда у них деньги не ведаю, но обещались.

— Обещали, сделают. Только Моффет сильно сдал в последнее время.

— Война она кому хочешь, крови попортит…

Заинтересовал Колина и разговор на повышенных тонах, между сердитым и разобиженным. Несдержанность порой выворачивает наружу вещи примечательные. В некоторых случаях подобных признаний и пыткой не добиться.

— … А я говорю, он жульничал.

— Доказательства есть? Нет. Тогда чего ты хочешь?

— Чего? Справедливости.

— В следующий раз пригласи играть Аларда Холгера, а не садись за стол со всяким отребьем.

Колин взял имя в память. Доведется, узнает подробности.

— По-твоему Лука Олдмас отребье?

— Но ты же обвиняешь его в нечестной игре.

— Обвиняю.

— Докажешь?

— Нет.

— А свидетели?

— Маркус Ньялли и Гир Шеер.

— Боже мой! Ты наивный дурак! Они всегда играют на одну руку. К тому же виласы[40]. Ви-ла-сы! Как ты вообще очутился в Королевском Столике?

— Меня провел барон Ригри.

— Еще один честный!

— Обещали интересную игру и достойных партнеров.

— Ты сполна получил и то и другое, и в придачу, сумасшедший проигрыш, о котором уже известно всей столице. Чем рассчитаешься?

— Валборы всегда отдавали свои долги!

— Но мною уважаемый Керс аф Валбор никогда не задолжал такой суммы! Тысячу штиверов! Ты-ся-чу! — опять сбился на слоги и восклицания сердитый.

— Что мне делать? — простонал неудачник.

— Раньше надо было думать.

— Горст!?

— Что-что. Обратись к ростовщикам. Ну, не знаю… К Ренфрю.

— Койту Ренфрю?

— Чего захотел! К Виону Ренфрю. Старший не станет с тобой связываться из-за таких мелочей.

Следующую занимательную беседу, Колин слушал, сидя на балконе, общипывая лепестки увядших роз, выставленных на холод. Приближенная гранды, он признал в ней камер-юнгфер, с удовольствием плескалась в большом ушате. Сквозняк выносил на улицу амбре душистого мыла. Смесь розмарина и жасмина. Отвратный запах. Колин сам порой удивлялся нелюбви цветочных композиций. Предполагал из-за их намеренной обманчивости. Ждешь прекрасных бутонов, а подсовывают невзрачную кашицу в плошке.

Кроме Лисэль аф Кирх в комнате находились по крайней мере еще двое. Колин пересчитал их ломкие бегучие тени на занавесях. Возможно был еще кто-то, ему не видимый и не слышимый, но унгриец в этом справедливо сомневался. Женщины собираются не молчать за компанию, а тесно и содержательно общаться. Если и оставался кто-то вне его виденья, любопытствовать не стал. Лишнее.

— В последнее время у нее совершенно испортился характер, — у незнакомки милый мягкий голос, какой бывает у тех, кто со всеми в мире и не союзник никому. И вашим и нашим. Или правильней ни вашим ни нашим.