Дождь в полынной пустоши

— Родство не дает тебе право осуждать Сатеник, — спешит вмешаться фрей. Для сплетниц святого мало, но ведь существуют определенные границы дозволенного. И чем раньше их обозначить, тем лучше.

— Боже упаси нас в чем-либо упрекать нашу милую гранду. Но сдается мне, стать счастливой Сати не достает решимости её матушки, — рассуждала Лисэль, явно нарываясь на разнос от Арлем. — Чтобы там не говорили, моя сестрица отважилась подставить передок проныре Моффету и заполучила беременность и корону. А моя племянница хочет второго, но стесняется первого.

— И что такого в твоем унгрийце, волноваться из-за отношения к нему Сати? — вернулась мурлыка к обсуждению новика.

— Вот и выясню. Подозреваю он на многое способен, — рассуждала камер-юнгфер беззаботно нежась в воде и взбивая ароматную пену.

Несанкционированное «ухо», исчерпав терпение, от всего сердца пожелал ей сменить мыло. Пахнет кладбищем и венками.

— По мне, он порочен, — неожиданный перл Арлем привел Колина в легкое недоумение. Чем обоснован такой вывод? С чего вдруг? — Порочен как всякий несовершенный предмет, — убеждала фрей с твердостью человека раз и навсегда принявшего критерии отрешать «неподобных» большинству от общества.

«И что теперь?» — гадал Колин. Фрей не последнее лицо при дворе. Её неприятие может значительно осложнить ему жизнь. И противоядия тому пока не имеется.

— Лучшего и желать нельзя, — предложила иной взгляд на новика камер-юнгфер. — Подай, пожалуйста, нефритовый ролик.

— Для чего он тебе?

— Унгриец или ролик?

— Нефрит, — мурлычет царапка.

— Придать свежести моей коже. А иногда заменить…

— Лисэль! Ты сегодня несносна! — грохочут громы негодования. — Твои добродетели оставляют желать лучшего!

— Добродетели скучны, — отпускает камер-юнгфер новую шпильку. — А жизнь коротка, потратить на них хотя бы день.

— И тебя не смущает его шрам? — эсм с кошачьим голосом добродетели тоже мало интересны. Но интересен выбор камер-юнгфер, как и последствия выбора.

— Что с того? Положу, его справа от себя, — задорный смех перекрыл бултыхание в ушате. — С левой стороны он выглядит вполне прилично.

— Полагаешь, искушен в тех искусствах, в которых ты преуспела? В его возрасте?

— Это поправимо. Подобные Поллаку восприимчивы ко всему новому, — убеждена Лисэль. — И старательны. Из кожи лезут показать себя опытными мужчинами. У которых…

Задиристый смех лучше всяких пояснений, чего там «у которых» не ладно.

— Ты не возможна! — более не сдерживаясь, гневается Арлем.

Для исповедницы слишком эмоционально. Религиозность или юный возраст? Колин попенял на религиозность. Война с ветряными мельницами увлекает многих. Успех, как водиться, сопутствует избранным. При жизни им достается слава блаженных, после смерти святых. Тринитарий упоминал в подобных случаях шлюх.

— Вы поссоритесь, — предостерегла Алама и, безусловно, права. Поссорятся. И Лисэль ссора не страшила, а устраивала.

«Может так и надо?» — безуспешно ломал голову Колин над непонятной интрижкой. Тщился в поисках правильного ответа. И даже не самого ответа, а направление его поисков. А поискать стоило. Очевидно же, фрей не место в этой компании. Но она здесь.

— Из-за чего? — не видит Лисэль причин для разлада. В инициаторы камер-юнгфер не стремилась. Закоперщику, как принято, первый кнут. А вот оправдываться ответчику значительно легче.

«Только будет ли?»

— Нам не к чему ссориться, — согласна Арлем и уточнила, из-за чего именно их ссора маловероятна. — Из-за какого-то новика.

— Послушать вас обеих, подумаешь другое.

— Это всего лишь игра, бал масок, маскарад, — старается фрей говорить верно и взвешенно. Очень старается. — Слова только одежды, сделать недоступными свои мысли и скрыть чувства, как тело спрятать душу.

— Теперь понятно, почему мужчины нас с удовольствием раздевают! — Лисэль мгновенно ухватывается за возможность безопасно обострить разговор. — Негодники хотят добраться до сокровенного! До души!

Грубовато и базарно, но по своему верно и весело.

«Шутница,» — восхитился Колин острым язычком Лисэль. Не в его правилах умолять чужие достоинства. А умения добиваться своего, тем более. Но даже восхищение не мешает отметить явное несоответствие затраченных усилий и реакции на усилия.

«Что-то не так с этой исповедницей», — убежден унгриец, но чем подкрепить убежденность? Довериться смутным ощущениям? — «Арлем… Арлем… Чистая или чистенькая?»

Хлопнула дверь. Дребезг стекол подтвердил — ушла.

— Она напоминает мне Джори нашей Сати, — комментирует вслед камер-юнгфер. — Кажется цапнет, но на поверку не способен выкусать собственных блох. Но лает — заслушаешься!

— Зачем же король присоветовал её во фрей?

— Дело не в том к кому приставить, а кого.

— Хочет подольше пользоваться серебром родни Арлем?

— Чего Моффет хочет, лучше не спрашивать и у него самого.

«А ведь знает… Или в крайнем случае догадывается. А догадка из тех, какие гарантируют плаху. И кто кандидат? Чьи уста догадку озвучат? Аламы!?»

— И потому ты её дразнишь?

— Не обещаю отказаться, но учту, — ни капельки не расстроена Лисэль ссорой.

— Значит, мальчишка тебе не надобен?