Дождавшийся Манчак

На светящейся неоновыми синими огоньками лодке, где, в свою очередь, вспыхнул мощный прожектор, кто из белых, а было их пятеро, действительно поднял руку. Но пассажир Самюэля, которого прекрасно было видно в свете прожекторов и луны, отрицательно, будто стараясь отсоветовать или от чего-то отговорить пятерых белых чертей, покачал головой. Но его не приняли всерьез, руки подняли еще двое. Тогда белый встал на носу и вскинул к плечу ружье, как-то выжидательно склонив голову набок. В ответ с сияющей лодки просто и без затей застучали два автомата. Накрывая их жалкий треск, гладь Манчака, рассекаемая килями двух сближающихся лодок, огласилась тем самым жутким грохотом, что уже несколько раз доводилось слышать Сэму. Сперва он не понял, куда стрелял белый — из лодки, что была уже практически напротив, в воду никто не вылетел, но потом сообразил — мужик, которого пустили ночевать в «Ритц-Карлтон» в костюме разнорабочего, бил по лодке — чуть ниже ватерлинии. Первая пуля развернула лодку с пятью взрослыми мужчинами поперек течения, вторая, судя по всему, доломала ей киль и вышибла здоровый кусок дна. От удара второй пули один из пассажиров вылетел-таки за борт, но, собственно, хуже, чем остальным, ему не пришлось. Лодка быстро, неестественно быстро, почти камнем пошла ко дну, подгоняемая, по сути, собственным двигателем, а белые очутились в воде. Молчаливыми, жуткими, извилистыми тенями кинулись к ним со всех сторон аллигаторы, чьи алые глазки уже примелькались вдоль всего пути Самюэля и его пассажира. Белый быстро переломил свое ружье, вылетевшие гильзы звякнули по дну лодки, сноровисто сунул в стволы два новых патрона. До тех пор, пока вскипевшее под луной Манчака кровавое пиршество аллигаторов не скрылось из виду, он не сводил с лодки глаз. Затем он преспокойно повернулся спиной к там происходившему и уселся на свое место, положив ружье на согнутую в локте правую руку.

— Вот и все, — негромко проговорил он, — а ты говорил, что Манчак все покрывает. Он не покрывает. Он терпит. До поры. Это ты только что видел сам.

— Да, мужик. Тут не поспоришь, — согласился Самюэль.

— Добро пожаловать на Манчак, — вдруг сказал белый, — туши прожектор, зажигаем факелы. Хотя нет. Не надо тушить. И факелов не надо.

— Ты о чем?

— Ты все еще всерьез думаешь, что, вписавшись в такой блудень, как этот, вернешься домой, а мне только и надо было, что пострелять по каким-то выродкам? Оглядись, парень. Вокруг тебя, наконец, настоящий Манчак.

Самюэль послушался. И, как и в первый раз, он снова увидел, что белый прав. Манчак поглотил их лодку, он был повсюду — на сей раз это был тот самый Манчак, которого боялся Самюэль, хотя и знал его. Хотя бы понаслышке и чуть-чуть — лично.

— Ты, блядь, куда меня завез?! — Спросил он, и вопрос этот не прозвучал по-идиотски, несмотря на то, что кормило было в руках у самого Самюэля.

— Забей на все, ниггер. Ты там, куда обещал доставить меня. Вот я тебя и доставил.

— Слушай, «снежок», ты будь хоть немного повежливее, твою мать! — Заорал Самюэль, перебрав на сегодня впечатлений. Белого это ничуть не смутило.

— Ты знаешь, мы всю жизнь ставим себе какие-то нелепые запреты, большая часть которых ни хера не стоит. Вот я назвал тебя «ниггер» — и ты разозлился. А почему? Ты зовешь меня «снежок». А я, кстати, вообще никаким боком к вашему рабству не прислонялся. Но тебе наплевать, верно? Я — белый, этого достаточно, чтобы ниггер мог позволить себе все. А почему ты разозлился, повторю вопрос? Ты знаешь происхождение этого слова? Сомневаюсь. Откуда оно пошло? Это ведь простой набор букв, не более того. Однажды я просто решил, что можно позволить себе все, что придет в голову. Это не «теория вседозволенности», хотя «теория», наверное, слишком сложное для тебя слово. В общем, это не «что хочу, то и ворочу», а просто проверять на вкус, как и что работает.

— Ну, и что случилось? — Все еще очень недобро спросил его негр.

— Знаешь — ничего. Брякаешь людям, что приходит в голову, а они теряются. Или говоришь то, что они и сами знают, и что сам давно хотел сказать. Это нарушение правил игры. Очень мало, кто на этом свете способен быстро перестроиться. Люди, в массе своей, работают, живут и думают стадом. Их реакция, как вот твоя, рефлекторная, разум тут не при чем. Сейчас я его задел, а кроме того, у меня на руках ствол, вот ты и призадумался. Смекаешь? Так о стаде — это, я думаю, ты уже прекрасно понял. Особенно учитывая вашу народную тягу сбиваться в кубло.

— Можно подумать, вы, белые, в кубло не сбиваетесь.