— Так то дело. Нам его за нас никто не стулит. Шо оставим сёдни, к тому прибежим взавтре… Оно можно всей семейкой завалиться под ольхой. Так на что было скакать сюда? Лучше уж дома. А то получится, плыли, плыли да на берегу затонули…
— Ма! — кричу. — Не переживайте. Утопленников не ожидается. Культпобег на речку отменяется!
— Так оно вернее, — теплеет её голос. Она обстоятельно, не спеша повязывает линялую косынку узлом на затылке.
Я закидал зерном просторный клок. Снизу, от ручья, всей троицей подступились его засевать.
— Ну, Господи, допоможи! — просяще проговорила мама, поплевала на руки.
— Вы уверены, что он Вам поможет? — повело меня навести справку.
— Верёвка крепка повивкою, — глухо молвила она, — а человек помочью.
— Людской!
— И
— Только скажи и поможет?
— Поможет.
— Проверим… Бог в помочь, — как можно жалостней проскрипел я и подал тоху невидимому помогайчику. Но никто её у меня брать не спешил. — Где же ты? Милый Боженька?..
— Во-от он я! — Глеб круто, как щипцами, схватил меня за ухо и поволок в сторонку.
— Больно же!
— А ты, муходав, не балагань! — Он заговорил тише, пускай мама не слышит. — Чего ты издеваешься над матерью?
— И не думал.
— То-то и оно. Не думая!
— Да что я такое сделал? Ты б послушал, как она мне… На той неделе прибегаю из школы. С порога: «Ма! Я в комсомол вступил! Поздравьте!» Повела так в растерянности плечиком и: «Эха-а, сыноче… Ну зачем ты полез в могильщики?.. Вечно тебе везёт, як куцему на перелазе… То в говно вступишь, то в кансамол той…» Да не лез, говорю, я своей волей. Понимаете, я последним в классе вступил… Не хотел. А комсоргик и подсуропь: у нас класс сплошной комсомолизации, ты всю картину портишь! «Какие-то у вас игрушки непонятные, — говорит мама. — Удумали… Класс какой-то сплошной…» — «Что ж непонятного? Только и слышишь кругом: всем классом — на ферму! Всем классом — на завод! А тут — всем классом в комсомол!.. У вас в молодости были игрушки ещё непонятней… В колхозы загоняли всех подряд. Сплошная коллективизация!. Хочешь не хочешь — всех стадом гнали в это колхозное болото. Согнали всех в колхозы, вот теперь навалились в школе чудить. Классы сплошной комсомолизации…» — «А если не вступать?» — «Можешь не вступать. Только может тебе всё боком выскочить. — И комсорг шепнул по большому секрету: — Своей волей не вступишь, кто надо покопается в тряпочках семьи и найдут, за что и из школы турнуть, и из газеты. Какой же ты юнкор комсомольской газеты, если сам не в комсомоле? Какой-то получаешься несознательный» — «О-о, куда они ниточку тянут… И ладно, что вступил. Сиди да мовчи… до
— Значит, напрямую говорить рано, — сказал Глеб. — Может, мама не разобрала, куда ты вступил?
— Ну-у… Наша мамычка ту-уго ловит всё, что ей в руку. Хлопни гром — скоренько крестится. Пронеси покойничка — крестится. Дело какое начинать — помогай нам Бог! В каждый след Бог, Бог, Бог! А мы, молодые, слушай и молчи?..
— А-а… Вон об чём твоя лебединая песенка… Ну, раз свербёж на язык напал, донеси на мать, как донёс на родителя примерно вумный пионерчик Павлюня Морозов. Так и так, мать у нас боговерка, в пожарном порядке перевоспитайте, пожалуйста, нам её в духе новейших веяний.
— Бу спокоен, доносить не побегу. Как-нибудь сами не разберёмся с её Боженькой?
— Уж лучше как-нибудь, ваньзя, заткнись! Чего разбираться? У каждого свой Бог. У тебя свой. У ней… На разных орбитах крутитесь, в стычках нету нужды. И не лезь к ней с присмешками, голова твоя с затылком. Не суйся с суконным рыльцем в калашный ряд.
Во мне всё схватилось за штыки.
— Ка-ак не суйся?! Ка-ак не суйся?! Иконы в доме нет. На «Сикстинскую мадонну» молится! Сам видал в грозу… А не дай Бог — фу ты! — на ту минуту кто из лёгкой антирелигиозной кавалерии нагрянет? Увидят упёртые комсомолюры-петлюры эту гражданку Сикстинскую, пришьют по темноте политическую незрелость? Ну, к чему нам кошачьи хлопоты? Будут на каждом углу трепать мамино имя. Бегай тогда доказывай, что ты прилежно-устойчивый атеист. Нас с тобой затаскают по комитетам.
— Может быть. Но картину кто приплавил?
— Кто… Не из церкви… Митечка из книжного притащил. В нагрузку пихнули… На кнопках присандалили в углу. Чем не малая Третьяковка? Думаю, будем теперь жить в культуриш. Будем всем семейством приобщаться к высокому искусству. Приобщились…
Глеб засмеялся одними глазами.
— А признайся, штаники полные? Чего труханул? Да за всю жизнь свою ты хоть раз видал маму в церкви?
— А кто молится Мадонне?
— Это и доказывает, с Боженькой у неё ничего серьёзного. Крестится ж лишь при громе. Грозы боится! Всё понятно, всё просто, как твои веснушки.
15
Сегодня до вечера солнце светило.
На большее, видно, его не хватило.
— Хлопцы! — окликнула нас мама. — Что у вас там за совещанка? Что вы никак не поделите?