Дождливое лето

Здесь нужно сказать, что в ту же поездку мы познакомились с одноногим инвалидом — бывшим танкистом. Он подсел к нашему столику в «Рваных парусах» (так окрестила общественность заведение на берегу моря у рыбацкого причала), а потом пришел в номер и приходил еще не раз, когда мы возвращались вечерами с работы. Мужик был шустрый, заводной, всегда, правда, без денег, но там, где пятеро, и для шестого место найдется. Ногу ему оторвало в начале сорок третьего на Северном Кавказе, когда немецкий бронебойный снаряд попал в танк. Культя была неудобной, короткой, и он почти не пользовался протезом, ходил на костылях. Это мы узнали в первый же вечер и прониклись к человеку сочувствием. Конечно, мужик был выпивоха и забулдыга, изрядно опустился, у трезвого у него всегда в глазах читалась искательность и готовность убраться, но какое имеет право судить калеку-фронтовика этот сопляк Саня?

— Так почему же — смешно? — повторил я.

— А потому что никакой он не танкист. Ясно, дурачье? Ему ногу еще до войны вагонеткой в порту отдавило. Пацанами катались на вагонетках по причалу — и попал под колеса. А сейчас ходит на костылях и фрайеров накалывает…

— Откуда ты знаешь? — спросил Алик.

— Коридорная в гостинице сказала.

— Значит, врет, клевещет на человека.

— Ха-ха-ха! — развеселился Саня. — Она с ним с детства в одном дворе живет. Адрес давала. Если не верите, говорит, можете прийти…

— Откуда же ордена? — спросил Самый Главный.

А ведь верно, на пиджаке у нашего приятеля была однажды скромная планка — орденских ленточек в ней я, правда, не заметил, но фронтовые медали значились.

— Ха! — сказал Саня. — Этих ленточек навалом в военторге. Можешь и ты купить. А в Ростове на базаре и ордена продают. Сам видел.

У парня на все был готов ответ, и от этого он все меньше мне нравился.

— И давно ты об этом знаешь?

— С первого дня. Коридорная мне сразу сказала: гоните, говорит, этого шаромыжника…

— А ты промолчал?

— Нет, я должен был прибежать на полусогнутых и доложить!.. Вы же привыкли, что Саня всегда на подхвате! Они кровь пьют, раззвонили о лилипутке так, что на улице не покажись, а я должен докладывать…

Крепкий, должно быть, у парня характер. Чего доброго, далеко пойдет. Это надо уметь — не сказать ни слова, виду не подать, в одиночестве, молча наслаждаться тем, что люди, которые посмеиваются над тобой, сами ведут себя как дураки и даже не подозревают об этом. Может, в этом действительно есть какое-то утонченное или извращенное удовольствие? Но кто мог ждать чего-нибудь подобного от милого мальчика Сани!

— А зачем сейчас сказал? — спросил Алик.

Пустой вопрос! Мало ли может быть объяснений. Не выдержал, разозлился, захотел взять реванш. Наконец, простейшее: сдали тормоза.

— Пошли вы все к черту! — Саня поднялся и скрылся в темноте.

С минуту мы посидели молча (неожиданный пассаж получился), а потом каждый полез в свой спальный мешок.

Проснулись рано, когда небо только начало по-осеннему сдержанно, без пышности и многоцветья светлеть. Автобусик, как я и ожидал, завелся сразу: ему тоже захотелось на бойкую дорогу и в теплый гараж.

Костер погас, но мы тщательно залили угли. Можно было ехать, однако Алик сказал:

— Постойте.

Он взял лопату и чуть в сторонке начал рыть яму. Потом мы сгребли туда оставшийся после ночевки мусор — все эти склянки, банки, бутылки — и снова засыпали землей. Пусть все будет как было. Усерднее всех этим занимался Саня. Он даже притоптал землю башмаками.

ПОИСКИ И НАХОДКИ

Не помню уже, как долго ковырялся я в земле древнего городища. Мне хотелось найти ручку от амфоры с клеймом гончара. Множество таких ручек я видел в похожем на сарай хранилище Керченского музея. Парень, который показывал их, говорил, что в Керчи собрана самая богатая коллекция клейм греческих гончаров. Мелкими, широкими, угловатыми эллинскими буквами на обожженной затем глине были написаны непонятные, но, как тут же оказывалось, очень простые слова: имя гончара и название города.

К тому времени я успел побывать на местах, где некогда были Илурат, Мермекий, Пантикапей, Херсонес, Сугдея, Прекрасная Гавань и другие славные города. Не раз слушал я споры о таврах, антах, скифах, листригонах, генуэзцах и венецианцах, готах, о происхождении караимов (действительно ли они — потомки хазаров?); я даже осмеливался высказывать свою собственную точку зрения на то, где именно в Крыму оказалась Ифигения после того, как ее папа Агамемнон так неудачно пытался принести дочку в жертву богам…

Одним словом, я вполне созрел для желания иметь ручку амфоры с клеймом древнего гончара. Хотелось найти ее самому. И вот я оказался на этом древнем городище.

Судя по всему, наши предшественники на этих берегах не брезговали радостями жизни — любили выпить и закусить. На исковерканной окопами земле (во время минувшей войны здесь шли жестокие бои) повсюду валялись обломки амфор. Они торчали в темно-бурой, уже покрывшейся зеленью земле как кусочки моркови в винегрете.