Дождливое лето

Главный тетушкин вывод заставил меня улыбнуться. А ведь верно: святым за одну только святость не станешь.

Дальше листал бумаги чисто машинально. Воспринимать что-либо был почти не в состоянии. И тут за окном, совсем рядом, раздался резкий крик сойки. Чего это она? Потревожили? В последнее время все больше этих красивых, но и нахальных птиц появляется в городе. К чему бы это? Раньше их не было, жили в лесах. А недавно довелось видеть, как пара соек атаковала сову, забившуюся на день в глубину густолиственного каштана рядом с набережной. Та птичья свара словно приоткрыла на миг кулисы, скрывающие таинственную жизнь существ, которые не в пример воробьям, голубям, кошкам или собакам редко попадаются нам на глаза. В самом деле, где я видел сову до этого последний раз? Не на экране ли телевизора?

Сойка раздраженно крикнула еще раз. А я устало долистывал содержимое папки. И вдруг будто споткнулся — увидел свое имя. Вот эти слова: «Я хотела, чтобы здесь побывал Саня».

Где это — здесь?

Пробежал глазами по листку, исписанному тети Жениным легким, летящим почерком, и нашел наконец зацепку:

КАЛЛИСТОН — ЗНАЧИТ «ПРЕКРАСНЕЙШИЙ»

Когда она это писала? Вскоре после войны. Мне было два или три года.

10

Собаку Пастухов заметил почти сразу, но как-то не придал ей значения, что ли. А она себе трусила и трусила рядом, чуть приотстав. На переходе через улицу забежала вперед, оглянулась, будто приглашая Пастухова поторопиться, а потом опять пристроилась слева и на полшага сзади. Получилось, словно они мельком, но внимательно какое-то мгновение разглядывали и оценивали друг друга. Что касается его самого, Пастухова, то ему пес, право, понравился. Довольно симпатичный пес. Что-то есть от спаниеля. Кудрявинка? Однако покрупнее спаниеля, хотя и не велик. Умные, грустные глаза. До чего же серьезными и печальными бывают глаза собак! Напоминает бродягу из  б ы в ш и х, у которого были когда-то свой дом, очаг и относительное благополучие. Но вот не стало. А привыкнуть к своему новому бездомному положению не успел и, может быть, вообще никогда не привыкнет. А это значит — пропадет. Скоро поймет это и тихо отчается. Но пока не понял. Еще не успел полностью запаршиветь, одичать, пока сохранились следы воспитанности и ухоженности.

Пастухов покосился на трусящего сзади пса — целая собачья биография получается. Но по каким признакам он углядел, выделил из толпы именно его, Пастухова? Что-то, значит, учуял. Как замечали в нем, Пастухове, какую-то слабину ханыги, бесцеремонно просившие, случалось: «Браток, дай двадцать копеек», как не раз останавливали ночные прохожие (иногда — совсем пацаны): «Дайте сигаретку». И все это — без всякого смущения, без «извините» и «пожалуйста», даже без «спасибо», когда двугривенный или сигарета были получены. Все это свидетельствовало — скажем так — о них, просивших, но в чем-то и о самом Пастухове тоже. Была, значит, некая печать.

Правда, однако же, и то, что именно к нему мог подойти какой-нибудь чудак и сказать, улыбаясь: «Жизнь-то, а? Солнышко светит…» И вот теперь бездомный пес выбрал, назначил его себе в хозяева… Авось, мол, что-нибудь из этого и выйдет. Скорее всего, попытка предпринимается не первый раз. А кто был самым первым и настоящим хозяином? Какой-нибудь старик, с которым прожита долгая и спокойная (а значит — счастливая) жизнь. А теперь хозяин умер, и пес на старости лет осиротел… Обычная история, каких тысячи, и случаются они отнюдь не только с собаками.

Вспомнилась московская соседка по лестничной площадке, которая подкармливает, а то и подбирает бродячих кошек и собак. Добрейшая душа, бессребреница, но завоняла весь подъезд, не говоря уже о собственной квартире, откуда, стоит открыть дверь, прямо-таки шибает скипидарным духом. Ее подопечные деловито гребутся, справив нужду, в песочнице возле дома. Но песочница-то сделана для детей.

Пастухов остановился у ларька купить пирожок и дать псу. Расплатился, глянул по сторонам, присвистнул даже, а собаки рядом уже не было. Как видно, что-то поняла и разуверилась. В очередной раз тихо, безропотно разуверилась в человеке и потрусила куда-то дальше навстречу горькой своей судьбе. Нерешительно свистнул еще раз и услышал вдруг:

— Пастухов! Санька! Ты ли?..

Это был Вася Диденко из параллельного класса. Последний раз виделись лет десять назад. Большими друзьями никогда не были, но одно время чувствовали взаимное, так сказать, влечение. А потом просто вместе гоняли мяч в баскетбольной команде школы. Тем более странно было, как бросились сейчас друг к другу. Нет, обошлось без объятий и похлопываний, был скорее внутренний, душевный порыв, но оба радостно осветились, просияли. Сами, правда, тут же почувствовали неловкость этого порыва и остановились, разглядывая один другого. Дальше пошли было обычные в таких случаях необязательные вопросы о том, как жизнь и дела (в двух словах не ответишь, а подробности, право, никому не интересны), когда Василий сказал: