Дождливое лето

«Из рассказа Варвары Николаевны, домработницы Рейферов.

Собственно, какая она домработница? Мамка, нянька. На ее руках выросло два поколения этой семьи, и теперь она доживала свой век вместе с парализованной хозяйкой — бабушкой Симочки. Варвара Николаевна вместе с Рейферами побывала в гетто.

Как я поняла из ее рассказа и рассказов других людей, у немцев была отработанная схема таких акций. Все было деловито продумано. Они учитывали нежелание людей верить самому худшему и всякий раз оставляли видимость надежды. Сперва повесили приказ о звездах и о создании еврейской общины («самоуправление»). Потом переселение в гетто: располагайтесь надолго. Разрешили стоматологам открыть кабинеты для обслуживания своих, разрешили работать в гетто портным и сапожникам. На ежедневные поверки требовали выходить только мужчин (в женщинах они вообще не видели никакой общественной силы). Люди, которые приходили с Украины, говорили, что там с евреями уже покончено, но здесь большинство не хотело этому верить. А если бы и верило, что они, собственно, могли изменить? В лес уйти не могли, партизаны в Крыму скоро сами оказались в бедственном положении.

Однажды приказали построиться на поверку всем и объявили, что евреи будут переселены в степной Крым и распределены в сельскохозяйственных общинах. Этому не то чтобы безоговорочно поверили, но сочли это возможным, тем более что было известно: в степном Крыму с довоенной поры существовали еврейские колхозы. Как там? что там сейчас? — здесь, на Южном берегу, никто пока не знал. Старик Рейфер даже рассчитывал найти приют у младшего брата, который работал в таком колхозе агрономом. А там уже всех евреев, кто не смог эвакуироваться, к тому времени расстреляли.

Да, до этого комендант гетто офицер-гестаповец намекнул, что от него-де немало зависит, и получил подношение. Люди цеплялись за тень надежды.

И вот однажды объявили о переселении. С узлами, вещами люди тронулись. И вдруг от ворот послышался вопль. Это поторопился кто-то из конвоя, стал отнимать вещи и бросать назад, в лагерь. Люди почувствовали неладное, но кругом жесткая охрана.

Варвара Николаевна осталась в помещении со своей парализованной хозяйкой. Остались и еще несколько человек, больных и старых. На следующий день пришли немцы, походили по опустевшему гетто, заглянули в барак, где оставались люди. Варвара Николаевна спросила одного в черной форме: «Нам-то что делать?» — «Ничего. Ждите. За вами приедут и отправят туда, где уже находятся остальные». — «Далеко это?» — «Нет, недалеко». Это и впрямь было совсем рядом. Расстреливали на массандровской свалке. Потом приехали на грузовике двое русских полицаев. Варвара Николаевна стала собираться вместе со своей старухой. Сама эта Варвара Николаевна чернява и горбоноса, но полицейский что-то заметил в ней и сказал:

— Паспорт!

Она дала. Полицейский посмотрел и сказал:

— Так ты русская? Значит, останешься, не поедешь.

— А как же она, парализованная?

— Ничего, обойдется.

Варвара Николаевна, все еще ничего не понимая, одела старуху. Ту вынесли и посадили в грузовик. Варвара Николаевна спохватилась, что не укутала ее пледом, и кинулась за ним в помещение, но полицейский остановил ее и повертел пальцем у виска: ты что, мол, совсем выжила из ума? На кой черт ей этот плед? И тут она все поняла, и полицейский это увидел. Крикнул:

— Чеши отсюда, пока жива! Бегом!

Она бежала вниз по Поликуровскому холму и все ждала выстрела в спину».