Читаем Дождливое лето полностью

Отчасти я могу взять сторону наших деревенских женщин, когда они рассуждают о дурном семени, о яблочке, не способном откатиться далеко от яблони… Но не это занимает меня, а то, повторяю, что никому, по совести говоря, нет дела до Пелагеи. Конечно, если бы она голодала со своими детьми, если бы кто-нибудь из них тяжело заболел или случился пожар, тогда бы и соседи, и колхоз, и существующие для этого учреждения приняли в судьбе Пелагеи посильное участие. А все то, что занозой входит в меня сейчас, когда я думаю о внучке Марация, все это не повод для сочувствия и помощи со стороны соседей, колхоза, учреждения. Да если бы любая наша баба догадалась, о чем я думаю, покамест она со всеми подробностями рассказывает мне, как судили Пелагею из Жаворонков, то это бы ее удивило до чрезвычайности: «Вона, нашел заботу!»

В сущности, ведь и самой Пелагее до себя никакого дела нет, если не считать забот материальных. Она способна представить себе, что могла бы жить лучше, то есть больше зарабатывать, иметь мужа, но она едва ли способна вообразить, что могла бы стать иной, более развитой, культурной, заинтересованной в общественной жизни, в том, что происходит в мире, понимающей радости, какие приносят литература, искусство, знакомство с научными открытиями… Да подумай я вслух обо всем этом, меньше того — выскажи я соображение, что из Пелагеи, если послать ее на курсы, выработается неплохой бригадир, меня не только наши деревенские женщины засмеяли бы: «Это из ворихи-то!» — сама Пелагея слушать не стала бы, потому что невысокого о себе мнения.

И тут я невольно вспоминаю партийную организацию района.

Я хорошо представляю себе при этом, как Василий Васильевич, в силу наших с ним добрых отношений, ругнувшись, откровенно сказал бы мне, изложи я ему все, что здесь записал: «И за это отвечать? Какая-то там бабенка проворовалась, а райком виноват!»

Да, виноват, потому что коммунисты за все в ответе.

Райгородский райком, замечал я в течение ряда лет, по преимуществу занят производственной стороной деревенской жизни, но не столько процессом производства, организацией его, способами и методами работы, сколько результатом, итогом — тем, как скоро посеяли или убрали, количеством сданной продукции. И вот я думаю, что если бы райком занимался производством главным образом со стороны его организации, решая вместе с людьми не только вопросы текущие, но и коренные, без которых не обеспечить завтрашнего дня, то уже одним этим он каждодневно воспитывал бы людей, попутно освобождаясь от множества мелких хозяйственных забот. Сколько раз, скажем, когда наступает время жатвы, звонят из райкома в Ужбол, вызывают в город председателя, командируют сюда часа на три кого-либо из руководящих работников, словно это впервые случилось, что на земле уродился хлеб. Но еще никогда не было, чтобы в колхоз приехал на неделю какой-нибудь ответственный товарищ, пожил бы здесь, помог бы людям раз и навсегда решить ту или иную проблему, чтобы на будущее уже не возвращаться к ней. А ведь только так можно каждый раз несколько продвинуть вперед хозяйство. И лишь постоянное общение с развитыми, бывалыми людьми способно пробудить в той же Пёлагее лучшие черты ее натуры, убрать, сгладить дурные. Люди, подобно камням, обтесываются друг об друга, и товарищ, поживи он у нас, тоже бы научился кое-чему.

Случись такое, у райкома достало бы времени добавить еще и другие воспитательные средства, которых не так уж мало в Райгороде.

От нашего колхоза всего только шесть километров до города, однако никому еще не пришло в голову свозить Пелагею в кремль, рассказать ей о дивных памятниках его, об истории Рай-города, сходить с нею на паточный завод, на цикорную фабрику, поехать на консервный завод. Именно для этих предприятий колхоз выращивает зеленый горошек, огурцы, помидоры, картофель, цикорий, и Пелагее было бы любопытно посмотреть, как все это перерабатывается в консервах, патоку… Встречи с незнакомыми людьми, и не на базаре, где отношения определяются рублем, а вот так, будто в гости пришла, само по себе производство, неожиданное, новое для Пелагеи, а потому праздничное, наконец, то, что во всем этом нет корысти, будничной заботы, — да это не только развлекло бы Пелагею, скрасило бы ее однообразную жизнь, что не так уж мало, но еще и шевельнуло бы нечто в ее сознании, стало бы побудительным толчком к возникновению неких гражданских чувств, мыслей.

А лекторы, которых немало в городе, а зрелище спортивных соревнований на городском стадионе, а газета, которая могла бы хоть половину страницы в каждом номере отвести под простой, понятный разговор с Пелагеей об ее детях, о всяких интересных событиях, о научных новостях, да чтобы заметки печатались крупными буквами, потому что Пелагея, как и многие ее сверстницы, кончила только четыре класса.

Да что толковать, если за все двадцать шесть лет своей жизни Пелагея, обитая неподалеку от озера, ни разу не покаталась на лодке и никому в Райгороде не пришло в голову организовать такую прогулку.

Перейти на страницу:

Все книги серии Деревенский дневник

Деревенский дневник
Деревенский дневник

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая современность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза
Дождливое лето
Дождливое лето

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош , Станислав Кононович Славич

Проза / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза
Два дня в райгороде
Два дня в райгороде

Ефим Дорош около двадцати лет жизни отдал «Деревенскому дневнику», получившему широкую известность среди читателей и высокую оценку нашей критики.Изображение жизни древнего русского города на берегу озера и его окрестных сел, острая сов-ременность и глубокое проникновение в историю отечественной культуры, размышления об искусстве — все это, своеобразно соединяясь, составляет удивительную неповторимость этой книги.Отдельные ее части в разное время выходили в свет в нашем издательстве, но объединенные вместе под одной обложкой они собраны впервые в предлагаемом читателю сборнике. К глубокому прискорбию, сам Ефим Дорош его не увидит: он скончался двадцатого августа 1972 года.Своеобразие данного издания состоит еще и в том, что его оформление сделано другом Ефима Дороша — художницей Т. Мавриной.Художник Т. А. Маврина

Ефим Яковлевич Дорош

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги