Я вернулся в отель рано, потому что очень устал прошлой ночью в поезде. Мое впечатление о Сталино заметно изменилось. В городе, который, на первый взгляд, выглядел как захолустная дыра, я обнаружил живые центры культуры, привлекающие массы населения.
19 дек., понедельник
Утром молодой человек зашел, чтобы забрать нас на очередную поездку с осмотром достопримечательностей. Нас ждала хорошая машина; неожиданно снова похолодало, и весь растаявший снег снова замерз, в результате чего всюду стало очень скользко. Мы поехали на Государственную ферму им. Троцкого[296] (Совхоз), которая находилась в 12 верстах от города, за угольными шахтами, стоящими посреди голой степи. Вокруг каждой шахты ютилось по нескольку домиков. Шофер безрассудно вел машину по заледенелым просторам с огромной скоростью; сырой колючий ветер бил нам в лицо. У машины часто пробуксовывали колеса, ее заносило, а иногда нас подбрасывало на колдобинах плохой дороги. Мы промчались мимо повозки, на которой управляющий Совхозом ехал в город. Сопровождавший нас латыш по имени Этьен, главный агроном района, остановил повозку и попросил управляющего развернуться и поехать с нами. Совхоз, стоявший на холме, представлял собой скопление белых кирпичных зданий. До революции эта ферма принадлежала американцу по фамилии Хьюз[297]. Сейчас у фермы 3000 десятин земли (3270 га), 2000 из которых обрабатываются. Зимой можно было мало что увидеть, кроме конюшен, скота и молочной фермы. Сначала мы пошли на конюшню, где находилось 200 рабочих и 150 молодых лошадей, несколько рысаков и около 60 тягловых лошадей. Была здесь и отдельная конюшня для жеребых кобыл. Мы спросили, дают ли им два месяца отдыха до и после родов, как и всем работающим женщинам, и нам вполне серьезно ответили, что дают. Они жеребятся только зимой, потому находятся в особенно теплом месте и получают усиленное питание. Конечно, как и на любом производстве, по соседству имелись ясли, причем жеребята, кобылы и жеребцы содержались по отдельности. Агроном подчеркнул, что их разделяют барьеры и что в этом возрасте им позволено лишь смотреть друг на друга. Я отметил, что в этом видна строгая «красная» нравственность. Затем мы осмотрели коров, которые содержатся в очень хорошем коровнике. Когда я обратил внимание на их худобу, агроном пояснил, что это коровы немецкой породы, которые не дают много молока, если их раскормить. Коров кормят рубленой свеклой, и на каждые 10 фунтов свеклы они дают 3 фунта молока[298]. Молочные продукты поставляют на соседние предприятия, где рабочие получают молоко за вредность производства.
Я спросил, почему этот район безлесный, и агроном пояснил, что здесь действительно мало деревьев, но не столько из-за почвы, сколько из-за атмосферы. Тем не менее здесь сажают деревья. В каждом округе – десять районов, в каждом из них по четыре агронома, и еще шесть агрономов работают в центре (наш гид как раз и был одним из этих шести).
«Ну а теперь – к свиньям», – прозвучало историческое выражение, которое подходило и к этому случаю. Скользя и едва ли не ползя по обледенелой земле, мы подошли к очень приличному свинарнику, где обнаружили отличных чистых свиней. К нему примыкал большой участок, огороженный высоким забором, за которым бегали молодые кабанчики. Агроном сказал, что это «кабаний монастырь». Он также показал нам место, где свиньи купаются, и заметил, что летом хрюшки разгуливают по всему большому двору.
Дальше мы вместе с большим и толстым управляющим-скандинавом скатились по льду к машинному двору, где я, к своему удивлению, обнаружил много разной сельхозтехники – плугов, жаток, культиваторов, сенокосилок – в основном производства компании Deering. Была в хозяйстве и мастерская.
Оставалось еще посмотреть овец, но мы все настолько промерзли и чувствовали себя так ужасно, что решили вернуться в хозяйский дом. Здесь в просторной уютной гостиной полыхала дровяная печь, перед которой стояло кресло-качалка. В него-то я и уселся с чувством благодарности. На длинном столе располагались горшки с хризантемами. Я по ошибке их принял за бумажные цветы, столь популярные в России. Я спросил, не досталось ли кресло-качалка в наследство от американца Хьюза, но мне сказали, что это не так. На обед у нас были каша, кофе, домашний белый хлеб, зельц, швейцарский сыр, соленые огурцы, вино и водка. Все очень приятно расслабились после долгой поездки по морозу и ветру. Оттаяв от еды и питья, мы стали разговорчивыми и увлеклись дискуссией об отношениях между США и Советской Россией и на другие схожие темы. В середине разговора мой секретарь разразилась резкой тирадой, направленной, как мне показалось, против меня. Когда я упрекнул ее, что она выступала против меня на иностранном языке, она возмутилась и ответила: «Напротив, я в резкой форме высказалась о том, какой вы замечательный человек, какой важной персоной являетесь в Америке и какое влияние можете оказать на Россию. Другими словами, я обманула не вас, а их».