Дракон должен умереть. Книга 1 (СИ)

Генри молчал. Он помнил, что почему-то нельзя ее слушать, что по какой-то очень важной причине он не должен уходить. Он знал, что были слова, которые он мог сказать, чтобы исправить все, чтобы разом отменить все разумное и правильное

Но он не мог вспомнить эти слова.

— Иди, Генри, — сказала Джоан неожиданно резко, и в ее голосе больше не было спокойствия. Были только горечь и боль. — Я хочу, чтобы ты ушел.

Генри неожиданно вспомнил слова короля. «Ты уйдешь в тот же момент, когда она прикажет тебе уйти».

— Как скажешь, — ответил он тихо.

И ушел.

Тот Свет

Джоан простояла у окна всю ночь. Краем сознания, каким-то маленьким-маленьким кусочком, который еще был связан с реальностью, она забеспокоилась, где же ночует Сагр. Но этого беспокойства было недостаточно, чтобы она смогла заставить себя отойти от окна.

Сагр пришел рано утром, продрогший и промокший насквозь. Он так спешил зайти в дом и скорее переодеться, что не сразу заметил Джоан. А когда заметил, так и замер, подняв руку, чтобы отдернуть занавеску.

— Джоан?

Она знала, что надо обернуться. Для этого надо было всего лишь оторвать руки от подоконника. Но она слишком долго вспоминала, как это сделать.

— Где Генри?

Надо было ответить, но она не могла заставить себя пошевелить губами.

Сагр подошел к ней и с силой развернул за плечо. Сквозь тонкий рукав его закоченевшие пальцы обжигали холодом.

— Где он?

Прикосновение вывело ее из ступора, связало с реальным миром. Реальный мир был холодным и жестким — как пальцы Сагра.

— Он ушел, — наконец сказала Джоан. Голос звучал хрипло после долгого молчания.

— Как ушел? Взял и ушел?

Она кивнула.

— Я его отпустила.

— Отпустила? Что это значит, Джоан?

Она окончательно пришла в себя, но это лишь означало, что надо было чувствовать то, что она никак не хотела чувствовать. Поэтому Джоан почти выкрикнула в лицо Сагру слова, которые иначе бы ранили слишком сильно:

— А как я могла его держать?! Кто из вас вообще это придумал?

— Придумал что?

— Женить Генри на мне, — зло ответила Джоан.

— Он сам это придумал, — холодно заметил Сагр. — А ты — согласилась.

Глаза Джоан сверкнули.

— Да. Но ты-то мог его отговорить!

— И с чего я должен был его отговаривать?

— Потому что тогда не мне пришлось бы напоминать ему о наследниках!

— Наследниках?.. — не понял было Сагр, но тут же громко вздохнул.

— Ах.

Джоан ядовито усмехнулась.

— Именно. Ах.

— Ты решила, что не можешь иметь детей, — кивнул он.

— Это очевидно.

Сагр молча отошел. Потом вдруг остановился посреди комнаты и посмотрел на Джоан так, что она невольно вздрогнула.

— А ты не думала обсудить это со мной сначала?! С чего вдруг ты это взяла? Я говорил тебе, что это невозможно?

— Нет, но...

— И ты отпустила его, потому что решила, что это будет благородно! И при этом позволила ему совершить подлость! Даже нет, сама толкнула его на эту подлость! И теперь стоишь с видом страдающей самоотверженности!

— Но, Сагр…

— Послушай, что я тебе скажу, Джоан. Если ты не научишься справляться со своей гордостью, рано или поздно она погубит тебя. Не дракон внутри тебя, Джоан. Твой главный враг — это ты сама. Ты сама себя погубишь в конце концов.

Он выдохся и замолчал. Сел на табурет — вода с одежды потекла на пол темными струйками.

— Мы пойдем в Тэнгейл. И ты извинишься перед Генри. Скажешь, что очень сильно ошиблась и заставила ошибиться его, что еще хуже. Потому что он твой муж, Джоан, и ты его жена, и это нельзя теперь просто так отменить.

— Я не успела стать его женой, — пробурчала Джоан. Она боялась себе в этом признаться, но чем больше Сагр сердился и ругался, тем легче ей становилось. Получалось, что то, что казалось ей концом света, можно было исправить. Что жизнь не закончилась и не остановилась.

— Это, — сказал Сагр сухо, — не имеет вообще никакого значения. Никакого.

***

Прошел день, другой и наступили холода, да такие, что на улице сразу пресекалось дыхание — но они никуда не пошли. На третий день Сагра начало сильно знобить. Он лечил себя настойками, отварами, растираниями, но к вечеру настойки и отвары Джоан приносила ему в постель. На следующий день жар усилился, и она несколько раз обтирала его длинное худощавое тело, впрочем, без особого результата. Ночью он впал в беспамятство, и уже не мог ей говорить, что именно надо ему принести, и она просто поила его и обтирала, поила и обтирала. Под утро Джоан задремала, а когда проснулась, увидела, что он больше не мечется в бреду, а тихо спит, закрыв глаза. Она спокойно вздохнула и решила, что надо пойти и что-нибудь съесть. Отдернув занавеску, оглянулась на него еще раз. Остановилась. Вернулась. Взяла за руку. Нащупала пульс — несколько раз пыталась нащупать пульс. И наконец опустилась на колени возле кровати, опершись о нее лбом.

Она не знала, сколько просидела в неподвижности, но, когда наконец с огромным трудом заставила себя встать, как будто выныривая со дна огромного ледяного озера, за окном было уже темно.