Дракон должен умереть. Книга III

— Счастливо добраться до Тенгейла. По приезду напиши Уорсингтону. И Бертраму. Они тебя искали.

Генри не стал ничего отвечать.

Дверь громко захлопнулась. Он невольно обернулся — но на этот раз в доме никого больше не было.

***

Леди Теннесси ни о чем не спросила Генри, когда тот вернулся в замок. Но на следующий день за ужином заметила:

— Пока тебя не было, в столице происходили интересные вещи.

Генри сделал вид, что пропустил замечание мимо ушей, увлеченный едой. Его мать это, разумеется, не остановило.

— Наша королева сначала собиралась выйти замуж за молодого Лотарского князя, а потом передумала. Ты не знаешь, почему?

На этот раз Генри выразительно посмотрел на мать.

— Как я могу знать? Я все время был там, — он кивнул в сторону гор.

— А где в это время была Джоан? — невозмутимо спросила леди Теннесси.

Он не успел соврать сразу, а потом врать было уже бессмысленно.

— Что произошло? — спросила леди Теннесси.

Генри молчал. Его мать изучала его лицо.

— Вы поссорились, — продолжила она.

Генри снова не нашел нужным отвечать. В конце концов, она даже не спрашивала.

— Кажется, я допустила серьезный пробел в твоем воспитании, — пробормотала леди Теннесси. — Но с мальчиками всегда тяжело говорить о любви.

Генри мрачно посмотрел на нее.

— Сначала они слишком маленькие, а потом вдруг становятся слишком большими.

Он слабо усмехнулся. Генри хорошо помнил эту интонацию — ироничную и чуть усталую, как будто леди Теннесси наперед знала, что все ее слова будут сказаны впустую.

Она задумчиво смотрела на огонь, подперев голову рукой.

— Почему-то среди людей упорно бытует мнение, что любовь — это радость, счастье, блаженство и наслаждение. А потом оказывается, что все не так, и тогда те же самые люди заявляют, что любви не существует. И никому не приходит в голову, что они просто ошиблись, перепутали ее с чем-то другим. Любовь, Генри, — это слышать и понимать другого. Пытаться услышать и понять, во всяком случае. Мы с твоим отцом оба ошибались, — леди Теннесси повернулась к Генри и внимательно посмотрела на него, делая ударение на слово «оба». Он приподнял брови. — Оба, Генри. Но всегда мы пытались понять и услышать друг друга. Мы спорили, не соглашались, ссорились — но все равно пытались. И в моменты сомнения и одиночества мы обращались друг к другу — зная, надеясь, что будем поняты и услышаны. Это не наслаждение, Генри. И не счастье. Это работа. Тяжелая работа, в которой каждый день нужно безжалостно выкладываться по полной. И у тебя будут удачные дни. Будут плохие. Будут те, о которых ты никогда не захочешь вспоминать. Но каждый день ты будешь знать, что есть хотя бы один человек, который поймет и услышит тебя.

Генри снова усмехнулся — спокойно, холодно.

— Я не думаю, что Джоан хочет меня понимать, — он решительно поднялся из-за стола. — Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — кивнула леди Теннесси. — Я завтра уезжаю, — добавила она будничным тоном, как будто всего предыдущего монолога и не было.

— Куда?

— К своей кузине. Мне понравилось гостить у нее осенью. Ты не будешь без меня скучать?

— Постараюсь, — улыбнулся Генри.

***

Скучать он начал на третий день. Губерт отлично справлялся с управлением областью, как делал это все предыдущие десять лет, и Генри не видел смысла начинать вдруг играть роль мудрого правителя — хотя благодаря пребыванию в столице его опыт в этой области сильно вырос. Тем более, что вид документов навевал неприятные ассоциации.

Он пробовал ходить по горам — но они больше не выглядели спокойными и прекрасными. Горы были промозглыми и серыми, как и замок, и весь окружающий мир. Генри заперся в библиотеке — но и чтение тоже не увлекало его, как раньше, и дело закончилось распитием с Ленни на двоих большой бутылки настойки и игрой в шахматы, в которых Ленни ничего не смыслил.

Впрочем, он быстро учился.

На следующий день Генри твердо решил не пить — но Ленни отказался как играть в шахматы на трезвую голову, так и пить в одиночестве, поэтому вечер в библиотеке грозил растянуться на целую вечность.

Он не видел Джоан больше недели. И она, по-видимому, не собиралась видеть его. Движимый внезапным порывом, Генри подошел к окну, распахнул его. Постоял, вглядываясь в ледяную свежую темноту горной ночи. Ветер шумел в деревьях — но больше ничто не нарушало первозданной тишины.

«Дурак ты», — подумал Генри, грустно усмехнувшись. Решительно захлопнул окно и вернулся в кресло. Открыл книгу, с позавчера валявшуюся на столике. Попытался вспомнить, о чем читал.

— Генри, ты дурак? — раздалось у него за спиной.

Он резко обернулся. Джоан стояла в дверях. Вид у нее был довольно сердитый.

— Это такая шутка? Открыть окно, а потом захлопнуть его у меня прямо перед носом?

Генри молчал. Ужасно хотелось рассмеяться — но он подозревал, что момент неподходящий.

— Я еле успела увернуться, — добавила Джоан раздраженно.

Генри встал подошел к ней. От Джоан веяло осенним холодом, раздражением и еще чем-то, что она, кажется, тщательно пыталась скрыть.

— Что ты здесь делаешь? — спросил Генри, уходя от темы закрытых окон.