Дракон должен умереть. Книга III

Тогда я понял, что это надо испытать самому. Но сделать это можно было, только став человеком. Тебя всегда удивлял мой цвет — и он действительно очень необычен. Драконы рождаются угольно-черными, это цвет молодости для нас. Со временем мы светлеем, приближаясь к стальному, серому цвету. Чем старше дракон, тем светлее его чешуя. С каждым поглощенным человеком она светлеет еще сильнее — но обычный дракон проживает много сотен лет, прежде чем ему становится необходимо продлевать свое существование с помощью человека.

Дракон на мгновение замер, задумчиво глядя на огненный шар. Затем повернулся к Генри и посмотрел на него.

— Я поглотил сто пятьдесят две жизни.

Генри ничего не ответил, глядя в вечные глаза юноши.

— Каждый раз я надеялся, что человек окажется сильнее меня, что в конце концов он поглотит меня, а не наоборот. Я выбирал самых лучших, сильнейших, достойнейших — но всякий раз все заканчивалось ничем. Человек растворялся, исчезал, а я так и не узнавал ответа на свои вопросы.

Дракон остановился и внимательно посмотрел на Генри.

— Ты осуждаешь меня?

— Ты лишил жизни ста пятидесяти двух людей — только потому, что не мог удовлетворить свое любопытство? — Генри старался говорить очень спокойно — но ему это плохо удавалось.

— Но я не лишал их жизни, — возразил Имдагосиад. — Они продолжали жить, они возвращались домой, они оставались с теми, кого любили, и кто любил их.

— Надолго? — спросил Генри холодно.

Дракон отвернулся.

— Нет, — сказал он наконец тихо.

Генри смотрел ему в спину.

— Рано или поздно они исчезали. Я старался как мог, я прятался в их сознании так глубоко, как только это возможно — но рано или поздно они ломались, и я был бессилен это остановить.

— Но ты продолжал это делать. Ты чудовище, Имдагосиад.

Юноша развернулся и неожиданно весело посмотрел на Генри.

— Спасибо. Я знаю.

Он снова начал ходить по кругу, не прекращая улыбаться.

— Ты обвиняешь меня в бесчеловечности — забывая, что я действительно все еще не человек. Я только собираюсь им стать.

— Ты никогда не сможешь им стать.

Имдагосиад снова внимательно посмотрел на него.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что человек ровно настолько человечен, насколько он способен отказываться от собственных интересов в пользу других.

— Блестящая формулировка, Генри, — спокойно заметил дракон. — И часто ты ее придерживался в жизни? Я имею в виду, в тех случаях, когда это действительно было сложно?

Генри замер.

— Вот видишь. А ведь ты — человек. Но даже ты справляешься далеко не всегда.

— И ты хочешь сказать, что раз ты — не человек, то с тебя и спроса нет?

— Я хочу сказать, что каждый из нас должен в первую очередь спрашивать с себя, а потом уже с другого.

Генри упрямо молчал.

— О чьих интересах ты думал, когда убивал на стенах Риверейна?

— Чужих.

— Серьезно? А об интересах тех, кого ты убивал, ты думал? А Гелленхорт?

— Я его не убивал.

— А! — с улыбкой воскликнул дракон. — Значит, твоей вины в этом нет? Что же такое тогда вина? Ответственность за действия, которые мы совершили? Но ведь причины событий скрыты далеко в прошлом. Виноваты ли мы в том, что когда-то давно стали причиной разрушения? Несем ли ответственность за прикосновение, ставшее фатальным?

Генри глубоко вздохнул. Дракон продолжал улыбаться.

— Слишком много вопросов, Генри. Вопросов, на которые у тебя, человека, нет ответа. Потому что ты никогда не можешь знать наверняка. И тебе приходится выбирать.

Дракон внезапно посерьезнел и бросил на Генри долгий, изучающий, золотистый взгляд.

— И это то, чему я так завидую. Мое знание делает меня безучастным наблюдателем истории. Твое незнание делает тебя ее творцом.

— Но, если все уже предрешено — как я могу что-либо творить? — устало спросил Генри.

Рыжий шар давил на него словами дракона. «Она там».

Дракон улыбнулся.

— Ты можешь творить себя. Твой выбор делает тебя тем, что ты есть.

Генри вскинул на него глаза.

— Я думаю, мне следует перейти к тому моменту, когда я встретил Джоан, — сказал дракон тихо, не отрывая взгляда от Генри, который при звуке ее имени вздрогнул. — Тем более что именно из-за нее ты не можешь мне простить остальных сто пятьдесят одного человека, ведь так?

Генри не ответил.

— Я не хотел проникать в ее сознание. В то время я начал склоняться к мысли, что эти превращения бессмысленны и ни к чему хорошему не приводят, и собирался положить этому конец. Когда я увидел Джоан, я не собирался ничего делать с ней. Но в тот момент, когда она нечаянно посмотрела на меня — разумеется, не зная об этом, я отчетливо и явно увидел конец.

— Ее?

— Нет. Свой. И твой, Генри.

Генри громко вздохнул.

— Тебе не нужна была Джоан, — догадался он. — Тебе нужен был я.

Дракон с улыбкой кивнул.

— Но зачем тогда было вселяться в Джоан? Зачем было ломать ей жизнь?

— Генри, неужели ты еще не понял. То, что мы с тобой стоим здесь — результат выбора, множества решений, твоих и Джоан. Если бы я не вселился в нее, ты никогда не оказался бы здесь. И не был бы тем человеком, которым ты стал. Ваш выбор делает вас теми, кто вы есть. Не только то, что вы выбираете — но и то, как вы это выбираете.