Дракон с королевским клеймом

Вельмина невольно прыснула от смеха. А потом осеклась: сидящий перед ней мужчина уже никак не вязался с тем искалеченным, обожженным нищим, которого ей подарил Ариньи.

Вспомнив, она судорожно рванула с пальца стальной перстень и положила его на стол.

– Возьми его. Как-то получилось, что он все еще у меня.

– А мне он зачем? – Итан пожал плечами, однако перстень взял. – Пожалуй, единственное применение, которое я могу ему найти, – это вот.

И не успела Вельмина и слова сказать, как Итан отодвинул тяжелую заслонку и швырнул перстень в печь, прямо в ее раскаленное нутро.

Она покачала головой.

– Ты даже не подумал о том, что, коль ты связан с перстнем, это может нанести тебе вред.

– Я точно знал, что этого не будет.

– Это верно, – согласилась она, – так и есть…

А потом словно кто-то толкнул ее в бок. Вельмина посмотрела на короля-дракона и спросила:

– Ты… что еще тебе сказала тогда гадалка?

Улыбка мгновенно исчезла с лица Итана.

– Ты все знаешь, я говорил… еще тогда, когда мы ходили к той милой старушке, которая все время подглядывала за тем, как я переодеваюсь. Может быть, конечно, я что-то и забыл… Я тогда совсем был маленьким. Но… не бойся. Я это говорил и повторю еще раз. Тебе рядом со мной ничего не грозит. Независимо от того, что было предсказано тебе.

– А ты… сам ты… чего хочешь? – Голос Вельмины упал до шепота.

Мысленно она себя ругала последними словами, но… держать это в себе становилось тяжелее и тяжелее.

– Я?

И ей вдруг показалось, что Итан и сам испуган. Вмиг сделался растерянным, словно ребенок, затем кое-как взял себя в руки, но уши почему-то покраснели.

– Мне… на самом деле мне бы хотелось пожить так, как живут обычные люди, – медленно сказал он, сверля Вельмину пронизывающим взглядом. – И еще… мне бы хотелось, чтобы ты не уходила от меня.

– Все-таки предсказание… – выдохнула она, в сотый… нет, в тысячный раз вспомнив те слова, сказанные им с матушкой гадалкой.

– Возможно, предсказания сбываются только для тех, кто в них верит и настойчиво на себя натягивает, как платье слишком маленького размера, – спокойно сказал Итан. – Даже плетение судеб можно изменить, если очень того хотеть. И потом, не забывай, что мне предсказано иное.

Он откинулся на спинку стула, задумчиво жуя кусочек сыра. Взгляд витал где-то над головой Вельмины.

– Мне никогда и ни с кем не было хорошо, как здесь, сейчас и с тобой. Поэтому я буду благодарен, если ты задержишься в моей жизни еще хотя бы недолго. Я найду, как расплатиться.

– Не надо расплачиваться, – торопливо возразила Вельмина, – потому что… потому что мне тоже… за последние годы… было не слишком хорошо.

Больше они ни о чем таком не разговаривали.

Но когда Вельмина поднялась к себе в спальню (а перед этим Итан галантно поцеловал ей запястье), когда разделась и забралась в мягкую постель, то подумала о том, что внезапно хватка прошлого начала ослабевать.

Ей перестала мерещиться тюрьма. И Кельвин, падающий с разорванной грудной клеткой. И Ариньи… Даже мерзкий Ариньи неохотно дрейфовал где-то в тени. Сердце билось ровно и сильно, и раздумья… все больше светлые. Вера в то, что боги будут милостивы, ну а предсказание… Итан очень верно сказал, главное – не примерять его постоянно на себя. Тогда, возможно, даже предопределенная когда-то судьба изменится. Вопрос в том, что Вельмина уж и не знала, хочет ли она того или нет.

* * *

Работать с Эммануилом Гарье оказалось интересно. Да и сам Эммануил казался интересным: он напоминал Вельмине коробочку, в которой еще одна коробочка, и так далее. Что-то многослойное и чрезвычайно загадочное. Даже когда они обменивались ничего не значащими фразами, Вельмине мерещился в них скрытый смысл. Вот, например, однажды Гарье обмолвился, что ничто так не подстегивает трансмутацию живого, как очень сильные эмоции. Обмолвился – и умолк. Но Вельмина оказалась на крючке и думала обо всем этом, пока мыла реторты. Потом все-таки не удержалась и спросила:

– Вы, вероятно, имеете в виду радость? Или даже любовь?

Гарье посмотрел на нее многозначительно, затем рассмеялся.

– Да нет же, Вельмина. Я имел в виду боль. Это куда эффективнее.

И, явно наслаждаясь огорошенным видом Вельмины, добавил:

– А знаете, какая из эмоций самая сильная для человека?

Она замотала головой, поскольку ее догадки оказались ошибочными. Гарье приблизился, сунул руки в карманы и, загадочно улыбаясь, тихо сказал:

– Страх смерти. Вот самая сильная человеческая эмоция.

– Думаете? – растерянно уточнила Вельмина, глядя на Гарье снизу вверх, потому что доставала ему как раз до плеча.

– Абсолютно уверен, дорогая Вельмина. – Он это сказал, подлив в голос капельку снисхождения.

А Вельмина задумалась о том, что, наверное, этот человек ходил по самому краю, раз знает, о чем говорит. То есть ему приходилось умирать… И наверное, это ужасно страшно. Она ведь отделалась легко, просто посидела в тюрьме. Но что было с самим Гарье – неизвестно.

Или вот, например.

– Трансмутация живого всегда начинается с рук и головы, – загадочно сказал Гарье и умолк.